Филиппа Грегори - Другая Болейн Страница 50

— А если я откажусь? — еле слышно спросила я.

Дядя одарил меня самой циничной из своих улыбок, глаза холодные как лед.

— Не выйдет, — просто ответил он. — Мир не настолько изменился. Командуют все еще мужчины.

Весна 1526

В конце концов Анне позволили вернуться ко двору. Она приняла на себя мои обязанности при королеве, потому что я чувствовала себя все хуже и хуже. На этот раз беременность проходила тяжело, и повивальные бабки клялись — все потому, что я ношу большого, крепкого мальчишку и он высасывает из меня все соки. Конечно, я ощущала его вес, прогуливаясь по Гринвичу и мечтая поскорее оказаться в постели.

Когда я ложилась, ребенок давил мне на спину так, что среди ночи у меня сводило ноги. Вот и сейчас Анна, едва проснувшись от моего крика, проползла под одеялом и устроилась в ногах кровати помассировать мне пальцы.

— Ради Бога, давай уже спать, — ворчала она. — Что ты все время вертишься и мечешься?

— Не могу улечься. Если бы ты немножко больше думала обо мне и немножко меньше о себе, принесла бы еще одну подушку под спину и чего-нибудь попить, а не лежала бы как колода.

Сестра хмыкнула и повернулась, чтобы получше меня разглядеть. Комнату освещали только тлеющие в камине угли.

— Тебе действительно плохо или ты дурака валяешь?

— Мне очень плохо. Правда, Анна, у меня каждая косточка болит.

Она вздохнула, выбралась из кровати и зажгла свечу от камина. Наклонившись, пристально вгляделась мне в лицо.

— Бледная как привидение. — В голосе явственно прозвучала радость. — Тебя можно за мою мать принять.

— Мне больно, — повторила я.

— Хочешь подогретого эля?

— Да, спасибо.

— И еще подушку?

— Да, спасибо.

— И, как всегда, на горшок?

— Да, спасибо. Ах, Анна, если когда-нибудь будешь носить ребенка, поймешь, каково мне. Клянусь, это не пустяк.

— Сама вижу, что не пустяк. С первого взгляда ясно — чувствуешь себя лет на девяносто. Ума не приложу, как мы удержим короля, если так будет продолжаться.

— Ерунда. Он все равно замечает только мой живот.

Анна сунула кочергу в огонь и поставила на край камина кувшин с элем и пару кружек.

— Спит он с тобой? — спросила она с интересом. — Когда ты приходишь вечером к нему спальню?

— В этом месяце — ни разу. Повитуха сказала — нельзя.

— Разумный совет любовнице короля. Интересно, кто ей за это заплатил? А ты, дурочка, и уши развесила, — раздраженно проворчала Анна, взяла, согнувшись над камином, раскаленную кочергу и сунула в кувшин с элем. Питье зашипело и забурлило. — И что ты говоришь королю?

— Что ребенок важнее всего.

Анна покачала головой, разлила эль по кружкам.

— Мы сами — важнее всего, — напомнила она. — Ни одна женщина не удержит мужчину, просто рожая ему детей. Необходимо и то и другое, Мария. Все равно надо доставлять ему удовольствие, даже если ждешь ребенка.

— Не могу же я делать все сразу, — жалобно простонала я. Сестра передала мне кружку, я сделала маленький глоток. — Хочу отдохнуть, и пусть мой сын спокойно растет и набирается сил. Я же при дворе с четырех лет, не при одном, так при другом. Я устала от танцев, праздников, турниров, маскарадов. Устала изумляться, что человек, на вид вылитый король в маске, — действительно король в маске. Вот бы уехать в Гевер прямо завтра!

Анна забралась в постель с кружкой в руке и улеглась возле меня.

— Не можешь ты уехать, — отрезала она. — У тебя все козыри на руках. Если королева уйдет с дороги, кто знает, как высоко ты взлетишь. Надо продолжать.

Я посмотрела на сестру поверх кружки, помолчала немного.

— Послушай, — произнесла я тихонько. — Не лежит у меня к этому душа.

Она посмотрела мне прямо в глаза и честно ответила:

— Может, и так. Но у тебя нет выбора.

Зима выдалась холодной, и от этого было еще тяжелей. Я сидела дома, заняться нечем, каждый день начинало болеть что-нибудь новое — и я стала бояться родов. Одно дело — носить первого ребенка в блаженном неведении, но теперь-то я знала — впереди месяц одиночества и темноты, а потом — беспредельные мучения, повитухи, угрожающие вытащить младенца прямо из живота, пока я, вцепившись в простыню, кричу от ужаса и боли.

— Улыбайся! — набросилась на меня Анна.

Король вошел в комнату, окружавшие меня дамы заволновались, схватились кто за лютню, кто за бубен. Я попыталась улыбнуться, но когда все время болит спина и смерть как хочется писать, какие уж тут улыбки. Я прямо свалилась на низкую скамеечку.

— Улыбайся же, — выдохнула Анна. — И сядь прямо, ленивая шлюха.

Генрих взглянул на нас:

— Вы, леди Кэри, выглядите утомленной.

— Она несет тяжкое бремя. — Анна сияла улыбкой. — Кому же это знать, как не вашему величеству?

— Может быть. — Он, казалось, слегка удивился. — А не слишком ли вы прямы, мадам?

Анна и глазом не моргнула.

— Каждой лестно устремиться прямо к вам, ваше величество. Если нет, конечно, резона бежать от вас подальше.

— И вы тоже побежите, мисс Анна? — Его увлек ее тон.

— Не волнуйтесь, не слишком быстро, — моментально ответила Анна.

Он расхохотался, а все дамы, и особенно Джейн Паркер, пытались понять, чем это я смогла развеселить короля. Он похлопал меня по коленке:

— Я рад, что твоя сестра вернулась ко двору. С ней веселее.

— Гораздо веселее, — ответила, не голос, а просто сахар.

Я не сказала сестре ни слова, пока мы не остались вечером одни. Анна помогла мне переодеться, расшнуровала тугие тесемки корсажа, и я вздохнула с облегчением. Почесала освободившийся живот, от ногтей остались красные полосы, выпрямила спину, надеясь хоть немного уменьшить постоянную боль.

— Ну и что ты, по-твоему, делаешь? — спросила я раздраженно. — Убегаешь от короля?

— Глаза раскрой, — отрезала Анна. Помогла мне освободиться от юбки и влезть в ночную сорочку. Новая горничная налила воды в кувшин, и под придирчивым взглядом Анны я, как могла, вымылась чуть теплой водой.

— Ноги не забудь, — велела Анна.

— Мне их даже не увидеть, не то что помыть.

Анна жестом приказала поставить лохань на пол, чтобы я могла сесть, пока горничная моет мне ноги.

— Я просто делаю, что велят. — В голосе сестры слышался холодок. — Ты сама скоро поймешь.

Закрыв глаза, я наслаждалась чудным ощущением — мыльная пена смывает грязь с ног. Но в словах сестры звучали предостерегающие нотки.

— Кто велит?

— Дядя. Отец.

— Что велят?

— Нужно, чтобы король думал о тебе, не забывал про тебя. Чтобы ты была у него на глазах.