Виктория Холт - Рожденная для славы Страница 52

— Тебе следует быть поосторожнее, Кэт, — предупредила ее я. — Лишь глупцы осмеливаются навлекать на себя гнев монархов.

— Вы всегда говорили, что я дура, госпожа.

Я шутливо потрепала ее по плечу. Мужа Кэт я сделала хранителем королевской сокровищницы, а моего дорогого Парри назначила личным казначеем. Забывать старых друзей — великий грех.

Даже престарелая Бланш Парри, некогда обучавшая меня уэльсскому языку, не осталась без должности. Да и с какой стати? Она умна, образованна, и я назначила ее хранительницей королевской библиотеки в Виндзорском замке.

Восшествие на престол должно было начаться с торжественной церемонии, о которой я давно и страстно мечтала. Мне предстояло совершить церемониальный въезд в Лондон, а вслед за этим как можно быстрее короноваться, монарха можно считать истинным и законным лишь после того, как над ним совершен обряд венчания на царство.

Праздничные приготовления были особенно приятны, потому что отвечал за них мой новый шталмейстер и у нас был совершенно законный повод проводить много времени вдвоем.

Роберт Дадли идеально устраивал меня во всех отношения. Он не раз давал понять, что восхищается мной, причем не только как королевой, но, несмотря на порывистый и смелый нрав, никогда не забывал о приличиях и о разделяющей нас дистанции. Должна признаться, что я всегда испытывала слабость к похвалам и комплиментам. Разум твердил, что нельзя принимать весь этот фимиам за чистую монету, но я ничего не могла с собой поделать. Между мной и Робертом разыгрывалась увлекательнейшая игра. Он бросал на меня пламенные взгляды, всем своим видом, словами, жестами давая понять, что сгорает от любви. Особенно нравилось мне то, что Роберт женат и наши отношения никак не могут закончиться супружескими узами, брак не входил в мои планы.

Через неделю после смерти Мэри я торжественно въезжала в Лондон. Это был радостный день. Толпа шумно ликовала, люди надеялись, что я принесу им счастье и процветание. Мысленно я дала обет, что так и будет. Кострам и казням конец, пусть начнется новая эпоха, которую потомки назовут Елизаветинской. Я поклялась себе, что никогда не предам свой народ, эти простые люди с честными, доверчивыми лицами были мне дороги, так пусть знают, что я тоже их люблю. Должно быть, так же чувствовала себя Жанна Д'Арк, въезжая в Орлеан. Она была уверена, что ей ниспослана Божья благодать. Я тоже не сомневалась в своей избранности.

О, как громко и радостно приветствовали меня лондонцы! Они дарили мне букеты полевых цветов, и я с благодарностью принимала эти скромные дары, вдыхала душистый аромат и передавала цветы кому-нибудь из своих дам, после чего сердечно благодарила дарящих. Народ ни в коем случае не должен считать меня гордячкой, думала я. Если хочешь прочно сидеть на троне, необходима поддержка простонародья. Я пообещала себе, что никогда не забуду этой простой истины.

Рядом со мной ехал самый красивый мужчина Англии. Как горделиво держался он в седле. Роберт был лучшим наездником королевства, кому, как не ему, было управлять королевскими конюшнями.

У Хайгейтских ворот нас встретила депутация епископов. Они спешились, преклонили колени, поклялись мне в верности, и я протянула каждому руку для поцелуя. Единственный, кого я не удостоила этой милости, — епископ Боннэр. Я посмотрела поверх него и отвернулась. Толпа заметила это и разразилась радостными воплями. Боннэра все дружно ненавидели — это он отправил на костер множество честных протестантов.

В тот день, проезжая через Сити, я была поистине великолепна. Пурпурное бархатное платье для верховой езды было мне к лицу, а осанке мог бы позавидовать сам Роберт Дадли. Время от времени наши взгляды встречались, и я видела, что мой шталмейстер возбужден не меньше, чем я.

Стены домов были украшены коврами и гобеленами, а когда мы приблизились к Тауэру, с его бастионов грянули пушки.

У ворот Тауэра мое сердце затрепетало. Я придержала коня, и воцарилась мертвая тишина. Должно быть, не одна я вспомнила то мрачное Вербное воскресенье, когда меня заставили пройти через Ворота изменников. В тот день я была унижена и подавлена; сегодня же наступил час моего торжества.

Я подняла руку и звонко крикнула:

— Некоторые государи этой страны закончили свою жизнь в стенах Тауэра. Я же начинала в Тауэре узницей, а теперь стала государыней. Господь в великой мудрости Своей сначала унизил меня, а затем, по бесконечной Своей милости, возвысил. Я благодарна за это и Всевышнему, и своему народу.

После недолгой паузы толпа разразилась овациями.

Глубоко растроганная, я въехала в крепость и первым делом попросила отвезти меня к Колокольной башне, где когда-то меня держали узницей.

Я вошла в знакомую комнату, Роберт следовал за мной. Прошлое нахлынуло с такой силой, что по спине пробежала дрожь. Вот сейчас в замке повернется ключ, и я не буду знать, кто там — вдруг палач?

Я бросилась на колени и от всей души поблагодарила Господа за чудесное спасение.

Роберт преклонил колени рядом со мной, потом помог подняться и поцеловал руку.

— Пойдемте, я хочу прогуляться по стене, как в прошлые времена.

Знакомым путем я направилась от Колокольной башни к башне Бошан.

— Там сидели вы, лорд Роберт, — сказала я, не в силах сдержать слезы. — Я часто думала о вас, гуляя здесь.

— А я думал о вас все время, — ответил он.

Я поверила ему… Потому что мне этого хотелось.

Мы вернулись обратно, остановились у входа в Колокольную башню, посмотрели друг другу в глаза.

— Если бы не прошлое, не было бы сегодняшнего дня, — сказал Роберт.

Взгляд его был затуманен, и я подумала: будь он не женат, мне было бы трудно удержаться от искушения.

Но, слава Богу, Дадли успел обзавестись семьей. Если бы не это, он оказался бы на месте Гилфорда и сложил бы голову на плахе.

Семь дней я прожила в Тауэре, заседая со своим Тайным Советом. Не протянув епископу Боннэру руки для поцелуя, я ясно дала понять, что не одобряю религиозных преследований, происходивших в царствование моей сестры. Мне нужно было ободрить и успокоить подданных. Я хотела, чтобы меня, как моего отца, провозгласили главой английской церкви, это подорвало бы власть Рима. Однако в подобных вопросах требовалась крайняя предусмотрительность, нельзя менять государственную политику слишком резко, да и не следует забывать, что формально я все еще считалась католичкой.

Тем более следовало поторопиться с коронацией. Утвердившись на престоле, я могла себе позволить действовать более решительно.

Нужно было выбрать правильный день, не омраченный никакими дурными предзнаменованиями.