Анн Голон - Анжелика. Война в кружевах Страница 57

Прибывшим дамам объяснили, что господин де Бруэ, испанский наместник Лилля, каждый день то ли из галантных побуждений, то ли в насмешку посылал королю Франции лед.

— Попросите вашего начальника, — сказал Людовик XIV офицеру, — присылать мне побольше льда.

— Сир, — ответил кастилец, — мой генерал готовит вам лед, потому что надеется на долгую осаду и опасается, что Ваше Величество будет испытывать нехватку в этом продукте.

Старый герцог де Шаро, оказавшийся рядом с королем, крикнул посыльному:

— Отлично, отлично, порекомендуйте господину де Бруэ не повторять ошибок наместника в Дуэ, который сдался, как последний мерзавец!

— Месье, вы сошли с ума! — живо отреагировал король, пораженный подобными словами. — Вы призываете наших врагов к сопротивлению?

— Сир, это вопрос семейной чести, — извинился герцог. — Бруэ — мой кузен!

Тем временем придворная жизнь продолжалась и в военном лагере.

Вся равнина пестрела выстроившимися стройными шеренгами шатрами и палатками. Шатер короля был самым просторным и состоял из трех комнат: спальни и двух кабинетов. Он был обтянут китайским атласом и обставлен позолоченной мебелью.

Подъем и отход ко сну Его Величества проходили точно так же, как это было заведено в Версале.

Регулярно устраивались роскошные трапезы, которые особенно веселили придворных, постоянно вспоминавших об испанцах, укрывшихся за темными насыпями Лилля. Недругам оставалось только грызть репу. Во французской армии король принимал у себя за столом дам.

Однажды вечером взгляд Людовика упал на сидевшую неподалеку от него Анжелику. Недавние победы, и особенно одна, тайная, одержанная над мадам де Монтеспан, наполнили душу короля радостью триумфа и немного притупили его обычную наблюдательность. Ему показалось, что он видит Анжелику впервые с начала военной кампании, и он любезно осведомился:

— Значит, и вы оставили столицу? О чем говорили в Париже во время вашего отъезда?

Анжелика холодно посмотрела на короля.

— Сир, в Париже возносили молитвы.

— Я спросил, что нового в городе?

— Поспел зеленый горошек, сир.

Реплики мадам дю Плесси могли бы показаться забавными, если бы не были произнесены тоном, таким же ледяным, как и глаза прекрасной маркизы.

Король оцепенел. Он не нашелся что ответить, и его щеки стали пунцовыми.

Как всегда, положение своим чарующим смехом спасла мадам де Монтеспан. Она сказала, что в последнее время стало модно отвечать на вопросы самым нелепым образом. Новая мода зародилась в парижских салонах жеманниц, где никогда не смолкали фейерверки каламбуров. Маркиза дю Плесси очень искусна в этой игре. Каждый из присутствующих тут же захотел попробовать свои силы в новом модном развлечении, и ужин закончился необыкновенно весело.

На следующий день Анжелике сообщили о визите маршала дю Плесси-Бельера. В тот момент она как раз заканчивала пудриться перед зеркалом под пристальным взглядом любопытной коровы.

Как и все знатные дамы, Анжелика не страдала из-за отсутствия удобств. Если ей удавалось поставить туалетный столик где-нибудь в коровнике, она уже считала, что все в порядке. Аромат рисовой пудры и духов соединялся с запахом навоза, но Анжелике, одетой в домашнее платье, ничуть не мешали ни белые, ни черные коровы, составлявшие ей компанию.

Жавотта показывала хозяйке первую юбку из розового атласа с бледно-зеленым отливом, а Тереза собиралась завязать ленты.

При виде мужа Анжелика отослала служанок, потом вновь склонилась к зеркалу. В нем отражалось лицо Филиппа, и оно предвещало бурю.

— До меня дошли очень неприятные слухи, мадам. Я решил встретиться, чтобы отчитать вас или даже наказать. Вы осмелились продемонстрировать свое дурное настроение королю, который обратился к вам с любезным вопросом, тем самым оказав вам честь.

— Это все? — спросила Анжелика, тщательно выбирая «мушку» в маленькой гильошированной золотой коробочке. — Мне казалось, что по поводу мадам дю Плесси-Бельер ходят разные слухи, и некоторые из них должны были взволновать вас давным-давно и куда сильнее. Поистине, вы вспоминаете о своих супружеских обязанностях лишь для того, чтобы напомнить об одной из них — подчиняться вам.

— Итак, вы ответили королю без должного почтения — да или нет?

— У меня имелись на то свои причины.

— Но… Вы говорили с королем!

— Король он или нет, это не мешает ему иногда быть мальчишкой, которого нужно ставить на место.

Самое страшное богохульство не произвело бы на маркиза подобного впечатления. Казалось, он задыхался от возмущения.

— Честное слово, вы сошли с ума!

Филипп прошелся взад-вперед, потом оперся на деревянную кормушку и задумчиво уставился на Анжелику, покусывая соломинку.

— Надо же! Я, кажется, понял, в чем дело. Ради господина моего сына, которого вы носили в своем чреве, а затем кормили, я предоставил вам некоторую свободу, из чего вы сделали ложный вывод, что вам было дозволено поднять голову. Видимо, пора вернуться к дрессуре.

Анжелика пожала плечами. Она сдержалась, чтобы не ответить какой-нибудь колкостью, и перенесла все свое внимание на зеркало: ей предстояла весьма деликатная операция — прикрепить мушку в уголок правого виска.

— Какое наказание выбрать, чтобы научить вас вести себя за королевским столом? — продолжил Филипп. — Отправить в ссылку? Хм! Вы найдете средство оказаться на противоположном конце дороги, не успею я повернуться к вам спиной. Лучше всего подойдет мой кнут для собак, с которым вы уже знакомы, не так ли? Да, мне помнится, тогда вам пришлось опустить голову пониже. Или… Я думаю еще об одном наказании, которое может показаться вам более мучительным, чем кнут, и это побуждает меня применить именно его.

— Не стоит напрягать воображение, Филипп. Вы слишком щепетильный учитель. Из-за трех слов, брошенных случайно…

— Но вы обращались к королю!

— Король — тоже человек, как и другие.

— Чушь! Король — это король. Вы должны ему повиноваться, уважать его и боготворить.

— А что еще я должна? Предоставить ему возможность распоряжаться моей судьбой, порочить мою репутацию, высмеивать мое доверие?

— Король — хозяин. Он имеет на вас все права.

Анжелика мгновенно повернулась к мужу и с гневом посмотрела на Филиппа.

— Ну конечно!.. А если ему в голову придет фантазия сделать меня своей любовницей, как я должна поступить в этом случае?

— Согласиться. Неужели вы еще не поняли, что самые красивые дамы, украшение французского двора, находятся здесь лишь ради удовольствия царственных особ?

— Позвольте мне назвать вашу точку зрения более чем щедрой, особенно для мужа! Я понимаю, что вы не испытываете ко мне ни малейшей привязанности, но, по крайней мере, в вас должен говорить инстинкт собственника.

— Все, чем я владею, принадлежит королю, — сказал Филипп, — никогда в жизни я не откажу ему ни в единой просьбе.

От досады Анжелика даже вскрикнула: муж умел задеть за живое. А на что она надеялась? На протест, который выдал бы его ревность? Этому не бывать. Филипп ни капли не дорожит ею, что и дает понять без обиняков. Его мимолетное внимание тогда, у камина, было обращено к кукле, которая удостоилась высокой чести родить ему наследника. Расстроенная Анжелика резко повернулась обратно к зеркалу, опрокинув коробочку с «мушками», и дрожащей от злости рукой взяла сначала один гребень, потом другой.

Филипп наблюдал за ней с нескрываемой иронией.

Анжелика выплеснула свою боль в потоке горьких слов.

— Правда, я же забыла! Для вас женщина — всего лишь вещь, разменная монета. Женщина годится только для рождения детей. Вы относитесь к ней хуже, чем к кобыле или к лакею. Ее покупают, перепродают, торгуя ее честью, зарабатывают почести для себя, а затем, когда она становится ненужной, выбрасывают на свалку. Вот кем является женщина в глазах мужчин вашего склада. Нечто похожее на кусок пирога, на блюдо с рагу, на которое набрасываются, когда голодны.

— Забавная картина, — усмехнулся Филипп, — я и не отрицаю, что это так. Сейчас, с горящими щеками, в этом легком платье признаюсь, вы мне кажетесь весьма аппетитной. И клянусь, с каждой секундой мой внезапный голод только усиливается.

Он быстро подошел к жене и уверенным жестом положил руки на ее округлые плечи. Анжелика сбросила его руки и стянула на груди края лифа.

— На это даже не рассчитывайте, дорогой, — холодно произнесла она.

Филипп резким жестом снова распахнул ее лиф, оторвав три алмазные застежки.

— А разве я спрашиваю вашего согласия, манерная дура? — прорычал он. — Вы еще не поняли, что принадлежите мне? Ха-ха! Я прекрасно знаю ваше уязвимое место. Гордая маркиза желает, чтобы с ней были предупредительны!