Кимберли Кейтс - Утренняя песня Страница 6

– Может, не стоит? Может, стоит поесть немного, а остальное завернуть в салфетку и спрятать к тебе в саквояж, как ты это сделала на постоялом дворе.

Ханна одарила его улыбкой.

– Не беспокойся по этому поводу. Ешь сколько влезет. Я тебя люблю.

Она поцеловала его в макушку и схватила стопку линованной бумаги.

– Наина, подожди... тебе нужно...

– Что бы там ни было, это может подождать до моего возвращения, – ответила она, устремляясь в коридор.

Повернув три раза не в ту сторону, она наконец-то нашла музыкальную комнату. Из-за двери доносились звуки музыки, и Ханна впала в отчаяние. Музыка была громкой, в ней звучали досада и гнев. Ясно было одно: Данте в бешенстве.

Ханна расправила плечи и торопливо вошла в комнату. В тот момент, когда она закрывала дверь, Данте повернулся на стуле, придвинутом к великолепному инструменту.

Звуки музыки навели ее на мысль, что и сам он будет похож на ураган – взъерошенный и неопрятный.

Но выглядел Данте безупречно. Элегантный костюм, волнистые волосы приглажены, выбилась лишь одна непокорная прядь. Как же этот человек с буйным нравом мог выглядеть таким лощеным? Лишь его взгляд выдавал кипевшие в нем страсти.

– Мисс Грейстон, – произнес он с едкой насмешкой, – а что, в Ирландии слова «рано утром» имеют другое значение, не такое, как в Англии?

– Простите меня, сэр.

– Ни за что. Вы заставили меня мучиться в одиночестве целых четыре часа, и вы за это поплатитесь.

Ханна затаила дыхание. Нет. Он не может уволить ее еще до того, как она хотя бы попытается... попытается что? Обмануть его? Одурачить?

– Сэр, я...

– Не волнуйтесь, девушка. Я не собираюсь выбрасывать вас на улицу. По крайней мере пока. А теперь доставайте чернила и перо, пока я не забыл арию.

Ханна присела за столик рядом с фортепиано. Столик был установлен так, чтобы она видела его пальцы. Но разве можно записать движение ветра? Его пальцы бегали по клавишам с такой скоростью, что у нее потемнело в глазах. Его челюсти были сжаты, а брови сосредоточенно опущены.

Она выписывала символы, над которыми трудилась всю ночь, так быстро, как только могла, но в них не было ни малейшего смысла. Вместо того чтобы напоминать быстрый поток, они выглядели искаженными и замаранными, размазанными и разбросанными со строчки на строчку.

– Вы успели? – поинтересовался Данте по завершении первого пассажа и как-то странно посмотрел на нее.

Она поцарапала бумагу еще немного и подняла голову.

– По-моему, да. Проиграйте, пожалуйста, еще раз для верности.

Он начал, потом резко остановился, снова уставившись на нее. Лицо его побагровело, на нем отразилось недовольство, синие глаза потемнели. Ханна недоумевала. Она не сделала ничего такого, что могло бы вызвать его гнев.

– Я успела, – солгала она, надеясь, что выражение его лица смягчится.

Он извлек еще несколько звуков, но они плохо сочетались между собой. Он перестал играть и разразился проклятиями.

– Мало того что вы опоздали, так еще явились в таком виде!

Ханна бросила перо и провела рукой по мятому платью.

– Я не хотела тратить время на внешний вид, поскольку опаздывала.

– Глядя на вас, можно сказать, что вы не стали бы этим заниматься, будь у вас даже три дня.

– Но если я всего лишь записываю музыку, какое это имеет значение?

– Это имеет значение для меня. Черт побери, вашего теперешнего вида достаточно, чтобы уничтожить мое любое творческое начинание. Вы заставляете меня кипеть от гнева.

– Тогда, может быть, вам следует смотреть только на клавиши?

– Так я и делаю, но когда смотрю на них, вижу лишь жуткое выражение вашего лица.

Ее никогда не считали красавицей ни поклонники, ни она сама. Ее сестер природа одарила прекрасными локонами, щеками, похожими на лепестки роз, приятными улыбками, от которых на щеках появлялись ямочки, и голосами, звучавшими, словно серебряные колокольчики. И все же в презрении этого невыносимого человека было нечто, что проникло ей под кожу подобно ядовитым крапивным колючкам.

– Сожалею, что не отвечаю вашим представлениям. Может быть, вы могли бы найти для меня мушки для маскировки?

– В этом не будет ни малейшего смысла. Я вас уже видел.

Он встал и зашагал к тому месту, где на деревянной подставке стояли графин с водой и два стакана. Он вынул из кармана носовой платок, смочил его водой, вернулся обратно и навис над ней.

– Воспользуйтесь зеркалом, – резко произнес он и сунул ей в руки влажную ткань.

Мучимая унижением и оскорбленная, но все-таки осознающая, что уже подвергла себя опасности из-за собственной медлительности и что рискует слишком многим, чтобы продолжать его сердить, она направилась к зеркалу в золоченой раме, висевшему рядом на стене. Она всматривалась в собственное отражение и раздумывала о том, можно ли скончаться от смущения. Если бы такая возможность была, она уже ожидала бы собственные похороны.

Волосы, приглаженные второпях, выбились из пучка, а щеки, которые тяжкие испытания последних недель покрыли восковой бледностью, казалось, несли на себе печать какой-то ужасной инфекции. Черные пятна от этой инфекции тянулись через всю правую сторону лица. Не пятна... кляксы.

Господи! Наверное, когда она заснула вчера вечером, написанные ею ноты еще не высохли. Именно это сделало ее более уязвимой, чем любой взгляд Остена Данте. Какое мерзкое ощущение.

– У вас есть какое-нибудь средство для выведения пятен? – поинтересовалась она, стараясь сохранить достоинство, насколько это было возможно в данный момент.

Он озадаченно посмотрел на нее.

– Мне нужно вывести чернила.

Он покраснел, затем нахмурился.

– Сейчас нет. Слуга должен его привезти, кроме всего прочего. Придется воспользоваться водой.

Она стиснула зубы, расправила платок и принялась так яростно оттирать чернила, что еще немного и кожа была бы стерта вместе с ними. Но ужаснее всего то, что она все время чувствовала на себе взгляд человека, отражавшегося в уголке зеркала. Его руки были сложены на груди, упрямая квадратная челюсть подчеркивала великолепие белоснежного шейного платка с безупречными складками, а выражение глаз было таким, будто он считал, что она нарочно расписала чернилами собственное лицо.

Ее щеки стали огненно-красными, но, несмотря на все усилия, кляксы лишь немного посветлели.

– Гром и молния! – прорычал он. – Такими темпами до следующего четверга мы не закончим. Дайте сюда эту проклятую тряпку.

Она повернулась и увидела, что Данте приближается к ней, словно крадущийся волк. Он выхватил у нее из руки перепачканный платок. Поняв, что он намерен делать, она откинулась назад, но он опередил ее.