Анна Голон - Анжелика Маркиза Ангелов Страница 60

— О нет, я так не думаю, — ответила Анжелика удовлетворенно.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Под сенью собора Нотр-Дам-ла-Гранд

Глава 12

Фронда приносит беды. — Чтобы спасти Мадлон, Анжелика идет в деревню на поиски трав

ОТ ПОЕЗДКИ в Пуатье, которую совершил их маленький караван, у Анжелики остались только воспоминания о тряске, которые не были приятными. В очень старую карету, специально починенную по этому случаю, была запряжена пара мулов, и Анжелика заняла в ней место рядом с Ортанс и Мадлон. Раймон и Гонтран ехали верхом на прекрасных лошадях, которых им только что подарил отец. Он сказал, что у иезуитов есть специальные конюшни для лошадей молодых господ.

Два тяжеловоза завершали караван. На одном из них ехал Гийом, который должен был сопровождать юных хозяев. В стране ходили слухи о приближающейся войне. Поговаривали о том, что герцог де Ларошфуко поднимает жителей Пуату в поддержку принца Конде, и, чтобы прокормить армию, он возьмет половину годового урожая. Если где-то произносили слово «армия», то люди сразу думали, что стоит ожидать худшего: бедности, голода и того, что на дорогах станет больше разбойников и бродяг. Именно поэтому Гийом и ехал вместе с ними, упираясь пикой в стремя и прицепив с другого бока свою старую саблю.

Путешествие, однако, прошло спокойно. Только один раз, проезжая через лес, путники заметили несколько странных фигур, мелькавших среди деревьев, но то ли пика старого солдата, то ли убогий вид кареты отбили у грабителей всякий интерес.

На ночь путешественники остановились в трактире, который стоял в зловещем месте, на перекрестке дорог, и был окружен лесом, откуда доносилось лишь завывание ветра. Хозяин подал им на ужин сыр и горячую воду, которую он называл бульоном. Свет тонкой сальной свечи освещал их ужин.

— Все трактирщики сговариваются с грабителями, — сказал Раймон своим перепуганным сестрам. — Именно на таких постоялых дворах, которые стоят на краю дороги, и совершается большинство убийств. Во время нашей последней поездки мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до нас остановился какой-то богатый ростовщик, вся вина которого состояла лишь в том, что он путешествовал один.

Посчитав, что он рассуждает довольно глупо, Раймон добавил:

— Эти преступления, совершаемые крестьянами, являются следствием тех беспорядков, которые происходят при дворе. Больше никто не испытывает страха перед Богом.

Периодически доносился топот копыт со стороны дороги, покрытой корочкой льда, но повозки останавливались редко.

Путешественники предпочитали искать гостеприимства в замках, а не ночевать в одинокой гостинице, где рисковали тем, что их, по меньшей мере, ограбят.

В большом зале сидели несколько завсегдатаев, торговец-еврей и четверо посыльных. Они курили длинные трубки и пили почти черное вино.

Когда наши путники отправились спать, то обнаружили в номере всего одну кровать. Правда, она была настолько широкой, что все пятеро легко на ней поместились: три девочки — в изголовье кровати, а мальчики в ногах. Старый Гийом лег спать перед дверью, а слуга отправился к лошадям в конюшню.

Следующие дни оказались не менее трудными: дорога была вся в рытвинах, ямах и кочках, трех сестер подбрасывало и трясло в карете как мешки с орехами, они были полностью разбиты. Попадались части старой римской дороги, вымощенной большими плитами, но в основном они ехали по глинистой дороге, которая была забита бесчисленными экипажами и всадниками. Часто путники часами мерзли при въезде на мост, сборщик пошлины на мосту не только был чересчур болтлив, но и медлителен. Он не упускал случая поговорить с путешественниками. Без задержек проезжали только кареты богатых вельмож, которые небрежным жестом выбрасывали под ноги сборщика кошель с нужной суммой и быстро проезжали дальше. Мадлон плакала. Она вся продрогла и прижималась к Анжелике. Ортанс, поджав губы, твердила:

— Это просто невыносимо!

Девочки, изнемогая от усталости, не смогли сдержать вздоха облегчения, когда вечером увидели остроконечные бледно-розовые крыши Пуатье, стоящего на холме, который огибала речка Клэн.

День был ясным.

На небе не было ни облачка, мягкое небо касалось крыш Пуатье, можно было подумать, что вы находитесь на Юге, но ведь Пуатье — это преддверие Юга. Колокола своим звоном известили о начале молитвы «Ангелюс»[67].

Теперь этот колокольный звон будет в течение пяти лет отсчитывать для Анжелики дни и часы. Пуатье — город церквей и монастырей. Этот колокольный звон упорядочивал жизнь всех этих людей в сутанах и их учеников, таких же веселых и шумных, насколько тихими и спокойными были их наставники. Священников и бакалавров можно было встретить и на перекрестках улиц, ведущих вверх, и в прохладных тенистых аллеях, на площадях и на ступеньках, идущих по холму, там, где обычно располагались паломники.

Перед собором дети барона де Сансе расстались. Монастырь урсулинок располагался немного левее, над речкой Клэн. На самом верху холма располагался коллеж отцов-иезуитов. Расставались почти молча, возможно из-за чувства неловкости, которое присуще юности; только одна Мадлон, обливаясь слезами, поцеловала братьев на прощание. Монастырские ворота закрылись за Анжеликой.

Только намного позже она поняла, что это мучительное чувство, что как будто ей не хватает воздуха, связано с тем, что ее лишили свободы, простора. Вокруг стены, одни только стены и решетки на окнах. Новые подруги по монастырю Анжелике не понравились, она с детства привыкла играть с деревенскими мальчиками, которые не только слушались и восхищались ею, но и следовали за ней везде. Здесь, среди родовитых и богатых воспитанниц, место Анжелики де Сансе оказалось где-то в последних рядах.

Ко всем прелестям еще добавилась пытка тесным корсетом на китовом усе, он утягивал девочек так, что создавал осанку горделивой королевы, которая сохранялась в любой ситуации. Анжелика была крепкой, сильной, изящной от природы и легко могла бы обойтись и без этого каркаса, но так уж повелось с давних времен, и не только в монастырях. Анжелика, слушая разговоры старших воспитанниц, поняла, что корсеты в женском туалете играют очень важную роль. Воспитанницы монастыря оживленно обсуждали то, какими должны быть корсетные кости и особый пластрон в форме утиного клюва, в него для создания еще большей жесткости вставляли картон или металлические пластинки, украшали его вышивкой, бантами, кружевами и драгоценностями. Он особым образом поднимал грудь, так, что казалось, что она вот-вот вырвется из корсажа. Все эти ухищрения обсуждались воспитанницами тайком, хотя монастырь как раз специально готовил девочек к замужеству и светской жизни.