Констанс Йорк - Воскреснуть и любить Страница 60

Он вышел вперед и раскрыл Библию, которую нес под мышкой. Освещение было тусклым, но это не мешало отыскать знакомые слова.

Он проглотил комок в горле. Страницы странно плыли перед его глазами. На миг проповеднику показалось, что никто его не услышит. Он был уверен, что не сможет выдавить из себя ничего, кроме шепота.

Он начал. Как Энтони и боялся, голос дрогнул. Падре напрягся, читая знакомые, успокаивающие строчки Евангелия от Луки, и голос его стал громче. Он рассказывал о простых женщине и мужчине, участвовавших в том, что изменило мир. Он говорил о младенце, столь любимом, столь желанном, что хоры ангелов и путеводные звезды известили о Его рождении, а пастухи и мудрые волхвы пришли, чтобы принести Ему дары.

Наконец он закрыл Библию. Вперед выступил священник церкви, расположенной в одном из предместий, и благословил собравшихся, призвав их помнить, что все дети святы от рождения.

Энтони обвел взглядом склоненные головы. Сердце его было полно ликования, а душа опустошена. Он без устали работал ради этого мгновения. И шествие, и представление получились волнующими, запоминающимися и удались лучше, чем он смел надеяться. Но они подошли к концу. Кое-кто останется, но большинство разойдется по домам и продолжит праздник. Сибилла и Тимоти с ребенком вскоре уйдут и уступят место другой юной паре с младенцем. Но его участие в этом действе закончено.

Ему придется вернуться в пустую квартиру, к своей пустой, никчемной жизни. Придется вернуться и посмотреть в лицо мучающим его демонам и воспоминаниям о вере, которую он утратил.

Придется вернуться домой, чтобы думать о ней, о ней…

Только одно портило этот чудесный вечер: его не видела Кэрол.

Когда благословение закончилось, он еще раз обвел глазами толпу. Головы поднимались, освещенные свечами глаза сияли верой и надеждой. И вдруг его взгляд отыскал в толпе у дверей лицо, которое казалось ему прекраснее всех остальных лиц на свете.

Больше ничто не омрачало вечер.

Еще час он не мог вернуться домой. Переулок у склада был наводнен людьми, поздравлявшими друг друга с Рождеством и желавшими друг другу счастья. У него брали интервью телевизионщики, спрашивавшие, в чем смысл этого действа. Молодой репортер раскопал многое и во всеуслышание сообщил о его прежнем пасторстве и о трагической смерти Клементины. Это произвело на всех большое впечатление.

Но зато Энтони получил возможность рассказать о церкви Двенадцати апостолов и о том, как он и его маленькая паства собираются изменить жизнь Пещер. Он говорил о надежде, о безопасности городских улиц, о необходимости помогать детям, о семьях, борющихся со страшными трудностями, и о подростках, верящих, что заботу и защиту им может обеспечить только вступление в ту или иную шайку. Когда он кончил, то знал, что большинство сказанного будет забыто, но надеялся, что главное останется нетронутым — простые слова плотника из Назарета: «Любите ближнего своего, как самого себя…»

Он вошел в церковь, где еще толпились люди, которым не хотелось возвращаться домой. Когда последний гость пожелал ему всего хорошего и ушел, Энтони закрыл и запер входную дверь. Он принялся один за другим гасить огни, пока в церкви не стало темно. Выбора не оставалось. Надо было подниматься наверх.

Он сам не знал, чего ждал. Кэрол была в городе, и теперь ему это было известно. Неизвестно было одно: когда она вернулась из Денвера. Может быть, она приехала всего лишь на время. Ей незачем было оповещать о своем приезде. Он сам сказал, что их семейная жизнь кончена. Сам разорвал все связывавшие их узы.

Но мысль о том, что она вернулась и провела здесь несколько дней, ничего ему не сказав, приводила в отчаяние. И еще большее отчаяние охватило его при мысли о том, что она еще могла вернуться к нему и ждать его в этой квартире.

Дверь была приоткрыта, и он сразу понял, чего ждал.

Кэрол была в спальне. Она вынимала из шкафа оставленные там вещи и аккуратно укладывала их в чемоданы.

— Я ненадолго, — сказала она, не поднимая глаз. — Просто мне понадобилась теплая одежда. За остальным я вернусь в начале следующей недели.

— Некуда так торопиться.

Она откинула волосы со лба и бросила на него короткий взгляд.

— Прости, но я думаю, что как раз есть куда.

— Я имею в виду, что мне не нужна эта комната.

— Я рада, что не успела надоесть тебе.

Эти слова могли бы показаться исполненными сарказма, если бы не были сказаны совершенно спокойно. Казалось, она не испытывает никаких чувств.

— Где ты будешь жить? — спросил он.

— У Огасты. Моя квартира будет готова в понедельник. Нужно положить еще один слой краски.

— Я могу помочь тебе переехать.

— Спасибо, я справлюсь. — Она оторвала взгляд от свитера, который складывала. — Энтони, вечер был потрясающий.

Он кивнул.

— Должно быть, тебе пришлось немало потрудиться.

— Да, это потребовало времени.

— Думаю, тебе есть чем гордиться. — Она поглядела на него, а затем покачала головой. — Нет, я забыла, ты ведь никогда ничем не гордишься, правда? Наверное, это не было совершенством. Наверное, ты сгораешь от стыда.

— Я горжусь.

— Ну что ж, хорошо. — Она снова принялась укладывать вещи.

— Как там Агата?

— Счастлива. А девочки выглядят лучше, чем когда-либо. Она передавала тебе привет.

— А твоя мать?

— Тоже счастлива. Похоже, в первый раз в жизни встретила достойного человека. Думаю, скоро выйдет за него замуж.

— Я рад. Я…

— Энтони, какой нам смысл вести светскую беседу? Ты сам знаешь, мы не сможем жить вместе, как двое друзей. Ты будешь смотреть на меня и вспоминать о своих неудачах. А я буду смотреть на тебя и злиться, что ты так быстро сдался. Будет лучше, если мы расстанемся. Так легче забыть обо всем и покончить с этой историей. — Она обернулась к шкафу и достала вешалку со свитерами.

Он готов был возразить ей сотню раз, но не успел и рта открыть. В дверь церкви кто-то постучал. Энтони решил, что пришел еще один посетитель, решивший поздравить его с праздником.

Ему не хотелось впускать гостя; хотелось выйти в дверь и уйти куда глаза глядят. Слова Кэрол убили в нем всякую надежду на то, что им удастся спасти хотя бы остатки их отношений.

Тем не менее он открыл дверь и обнаружил на пороге Джеймса. В эту минуту падре был менее всего склонен к терпению и гостеприимству, но месяцы работы, проделанной именно для этой цели, нельзя было пустить насмарку. Раз парень пришел, его следовало выслушать, забыв о личных переживаниях.

— Хелло, Джеймс, — святой отец сделал шаг назад и жестом пригласил его войти, высматривая, нет ли кого у юноши за спиной. — Ты был на складе? Мне показалось, что я тебя видел.