Эмили Бронте - Грозовой перевал Страница 62

Вчера вечером я устроилась в своем уголке, читая старые книги полночь-заполночь. Честно скажу, жутковато было идти наверх, когда снаружи бушевала метель, а мысли мои постоянно возвращались к свежей могиле на кладбище! Я боялась поднять глаза от страницы, потому что перед моим мысленным взором тут же вставала эта мрачная картина. Хиндли сидел напротив меня, подперев голову рукой и предаваясь мыслям, которые, возможно, мало чем отличались от моих. Весь вечер он крепко пил, а затем вдруг отставил бутылку в сторону и просидел, не шевелясь и не говоря ни слова последние два-три часа. В доме было тихо как в могиле, и только ветер завывал за окном, временами заставляя стекла дрожать, тихо потрескивали угли в очаге, и щелкали мои щипцы, когда я снимала нагар со свечей. Гэртон и Джозеф, скорее всего, уже спали в своих комнатах. Так печально было на Грозовом Перевале, что я время от времени горестно вздыхала, читая, потому что мне казалось, что все счастье улетучилось из этого мира и никогда не вернется.

В какой-то момент скорбное молчание было нарушено звуком открываемой дверной щеколды на кухне. Хитклиф прервал свое бдение раньше обычного – наверное, его вынудила к этому внезапно налетевшая снежная буря. Дверь, кроме щеколды, была на засове, и мы услышали, как он обходит дом кругом, чтобы войти внутрь через парадный вход. Я поднялась с кресла, и с губ моих против воли сорвалось восклицание, заставившее Хиндли, который в этот момент тоже смотрел на дверь, повернуться и внимательно взглянуть на меня.

– Я продержу его на улице минут пять, если не возражаете! – воскликнул он.

– Возражаю? Да я буду счастлива, если вы его там на всю ночь оставите, – ответила я. – Прошу вас, вставьте ключ в замок и задвиньте все засовы.

Эрншо так и сделал прежде, чем Хитклиф добрался до парадного входа. После этого он придвинул свое кресло к моему столику, сел напротив и, наклонившись вперед, прямо взглянул мне в лицо, ища в моих глазах сочувствия той обжигающей ненависти, которой горел его взор. Поскольку он выглядел как убийца и вел себя как законченный злодей, прямой поддержки от меня он не увидел, однако обнаружил на моем лице достаточно, чтобы сказать:

– У вас и у меня накопился к тому, кто сейчас бродит снаружи, солидный счет. Так давайте не будем трусами и объединим усилия, чтобы заставить его уплатить по нему сполна. Или вы так же слабы и малодушны, как и ваш брат? Готовы и дальше сносить его издевательства до самого последнего предела, даже не пытаясь отомстить?

– Я устала терпеть, – ответила я, – и была бы рада расплатиться с ним той же монетой, но так, чтобы не пострадать самой. Помните, что предательство и насилие – обоюдоострое оружие, они ранят тех, кто их использует, сильнее, чем их врагов.

– Предательство и насилие – справедливое воздаяние за предательство и насилие, – вскричал Хиндли. – Миссис Хитклиф, я ничего не прошу вас делать: просто сидите тихо и молчите! Скажите, способны ли вы на это? Уверен, вы с таким же наслаждением, как и я, будете наблюдать за гибелью этого порождения ада. Если мы сейчас не одолеем его, он вас рано или поздно убьет, а меня разорит окончательно. Будь проклят этот чертов негодяй! Он стучится в дверь так, как будто он тут уже хозяин! Обещайте, что будете держать язык за зубами и прежде, чем пробьют часы – а на них без трех минут час – вы станете свободной женщиной.

Он вытащил из-за пазухи тот самый пистолет, который я тебе уже описывала, и вознамерился потушить свечу. Но я выхватила свечу у него и схватила его за руку.

– Я не буду молчать! – заявила я. – Вы не должны его трогать – вполне достаточно не отворять ему дверь.

– Нет! Я принял решение и, видит Бог, я его исполню! – вскричал Хиндли с безрассудством отчаяния. – Я сделаю вам добро даже против вашей воли, я восстановлю справедливость ради Гэртона! Можете донести на меня: теперь, когда Кэтрин умерла, мне все равно. Никто обо мне не пожалеет, захоти я покончить счеты с жизнью прямо сейчас, никому не будет за меня стыдно. Пора положить этому конец!

Сдерживать Хиндли было все равно, что бороться с медведем или переубедить безумца. У меня оставалась одна-единственная возможность: подбежать к окну и предупредить намеченную жертву о том, что его ожидает.

– Вы бы лучше сегодня поискали себе ночлег в другом месте! – воскликнула я, сознаюсь, весьма злорадным тоном. – Мистер Эрншо готов застрелить вас на месте, если вы попробуете взломать дверь.

– А ну-ка отворяй дверь, ты… – И тут мой муж отпустил в мой адрес столь затейливое ругательство, что я не рискну его сейчас повторить.

– Я не хочу мешаться в это дело, – прокричала я в ответ. – Если желаете, заходите в дом и получите пулю. Я вас предупредила и свой долг исполнила.

С этими словами я затворила окно и вернулась на свое место у очага, не располагая таким запасом лицемерия, чтобы изображать беспокойство за его жизнь. Мое заступничество навлекло на меня страшный гнев Эрншо, который закричал, что я все еще люблю мерзавца, а затем он принялся ругать меня последними словами за проявленные мною трусость и малодушие. А я в самой темной глубине своей души (и совесть моя молчала!) подумала, каким благодеянием для них обоих будет, если они поубивают друг друга, отправят друг друга прямиком в ад! Пока я предавалась этим страшным мыслям, Хитклиф разбил за моей спиной оконное стекло, которое со звоном посыпалось на пол. В оконном проеме показался темный лик моего супруга. Однако окно было забрано слишком частой решеткой, чтобы вслед за головой прошли и его плечи, и я заулыбалась, понадеявшись на свою мнимую безопасность. Волосы и одежда моего мучителя были белы от снега, а его острые зубы хищника, обнажившиеся в злобном оскале, сверкали в темноте.

– Изабелла, впусти меня, а не то пожалеешь, – возопил он, «словно Иерихонская труба»[23], как сказал бы Джозеф.

– Я не хочу соучаствовать в убийстве, – ответила я. – Мистер Хиндли защищает дом с ножом и заряженным пистолетом.

– Открой мне дверь кухни, – велел он.

– Хиндли окажется там до меня, – ответила я. – И потом, неужели ваша любовь к покойной столь мала, что не может пережить снежного заряда, небольшой метели? Пока луна светила теплыми по-летнему ночами, вы нам спать не мешали, но стоило вернуться зимним холодным ветрам, как вы уже спешите на Перевал как в убежище. На вашем месте, Хитклиф, я бы простерлась на ее могиле и осталась бы там навек, издохла бы, как верная собака. Ведь мир вам более не мил с уходом Кэтрин, не так ли? Вы внушили мне и всем нам, что Кэтрин – средоточие вашей жизни, вся ее радость. Не могу поверить, что вы способны пережить утрату.

– Так он тут, на улице под окном? – закричал Хиндли, бросаясь к разбитому окну. – Только бы мне суметь высунуть руку наружу, и я смогу поразить негодяя!