Виктория Холт - Начало династии Страница 67

— Странный ты человек, Томас Беккет.

— Я знаю себя и знаю короля. Я отклоню его предложение стать архиепископом.

Больше ему не игралось в шахматы. Нелегкие думы охватили его и уже не покидали.

Король позвал Томаса к себе в замок Фале.

— Ага, Томас, надеюсь, здоров? Как же ты худ и бледен! Но ничего. Мы скоро поднимаем паруса в Англию. Вот увидишь, на зеленых полях у нас ты сразу поправишься.

В глазах короля сквозила необычная сентиментальность. Он думал о Розамунд в ее маленьком дворце. Ему в самом деле хотелось скорее домой.

Он повернулся к Томасу и посмотрел на него с любовью.

— Хочу поговорить с тобой о делах церкви. В каком месяце схоронили Теобальда?

— Уже скоро год.

— Престол в Кентербери пустует все это время. Не скажу, что это меня очень гнетет. Но уже пора сажать архиепископа, и на меня снизошла мысль о самом подходящем человеке на это место.

— Я знаю нескольких священников, кто прекрасно подойдет для этой роли, милорд.

— Я знаю лишь одного, но верного. — Генрих подошел к Томасу и положил руки ему на плечи. — Дорогой друг, мне очень приятно воздать тебе за долгую и добрую службу. Я решил, что ты станешь моим епископом Кентерберийским.

— Вы очень милостивы, сир, но я не приму сей чести. Она не для меня.

— Не для тебя?! Мой Бог, да что ты говоришь! Это именно для тебя. Это я тебе говорю!

— Неладно будет, милорд.

— Ты что?! Мы же остаемся вдвоем. Разве не мы правим этой страной, а? Разве я не слушаю тебя, не прошу твоих советов?

— Только когда вам хочется.

Король расхохотался и хлопнул Томаса по плечу.

— Что верно, то верно, дружище. И то верно, что церковь всегда сидит занозой у английских королей. Я частенько подумываю, как бы эту занозу вытащить. Кто мне поможет в этом? Ну конечно же, мой добрый друг во главе этой церкви! Разве мы не стали друзьями при твоей службе канцлером?

— И хорошими.

— Я ценю нашу дружбу, Томас. Люблю, когда ты рядом. Люблю твою соколиную охоту. Люблю с тобой беседовать. Ты мне как брат. Разве не честь для тебя, что внук великого Генриха и правнук еще более великого Завоевателя считает тебя, купеческого сына, своим лучшим другом!

— Мне лестна ваша снисходительность. Сын простого купца, я высоко ценю ваше к себе внимание. Дорожу вашей дружбой, но отклоняю ваше предложение именно потому, что не хочу ее испортить.

Король начал сердиться.

— Если ваше величество мне позволит…

— Не позволю! — крикнул король. — Ты останешься тут, станешь передо мной на колени и будешь благодарить за царскую щедрость, ибо даруется тебе, что тебе хочется больше всего на свете, верх желаний, о чем ты мечтал с первого дня служения церкви!

— Позвольте слово сказать.

— Говори.

— Если я приму назначение, нашей дружбе не бывать.

— Почему?

— Если мы разойдемся…

— Да разве мы не расходимся во мнениях сплошь и рядом?

— Расходимся. Но это дела правления страной, где я вынужден вам уступать. Вы мой король, я ваш слуга. Когда же стану архиепископом Кентерберийским, вперед вас я должен буду стать слугой Господа.

— Не желаю слушать этот вздор! Мои предки все время ссорились с церковью. Здесь все время зреют конфликты. Я тебя потому и назначаю архиепископом, чтобы этих конфликтов избежать. Мы с тобой будем расходиться во мнениях, но мы не рассоримся!

— Я должен повторить, что мое первое и главное служение тогда будет Богу. Вы мой король и мой друг. Предпочитаю, чтобы так все и оставалось. Умоляю вас, милорд, примите мое решение.

Король пристально посмотрел на Томаса.

— Я заставлю тебя… — начал он.

— Нет, это единственное, что вам не удастся, — возразил Томас. — Тогда мне придется тебя убедить. Ладно, не нравится мне твой вид. Не хочу видеть своего канцлера таким бледным. Оставайся здесь, пока не поправишься. Мне надо в Англию, а ты приедешь позже.

— Вы милостивы ко мне, милорд, — произнес тихо Томас.

— Иногда удивляюсь сам себе. К тебе я действительно расположен и обещаю: когда станешь архиепископом, мое расположение не ослабнет.

Генрих поспешил в Англию, где его ждали неотложные дела. Лестер и Ричард де Луси — славные и добрые слуги, но никто из них не радовал так короля, как Томас. Генрих все время ощущал, что его нет рядом.

Вспомнив Томаса, он рассмеялся. Странный этот Томас. Как он любит шелковые наряды, как нежны его белые руки! Что бы Томас ни говорил, роскошь он обожает. И светлая голова, какую еще поискать. Неужели он ни перед кем не дрогнет… даже перед королем? А не прячется ли под внешним благочестием чувственная натура? Не может он утаить любовь к жизненным благам. В быту он окружен изящными вещами. Живет он более по-королевски, чем сам король.

Как бы ему хотелось подловить Томаса на какой-нибудь интрижке! Ах, как бы это было здорово! Вот бы захватить его… скажем, в постели с женщиной. Вот было бы смеху, думал король. Ничто другое не доставило бы большей радости.

«Мое первое и главное служение — Богу», говорит. Черт бы тебя побрал, Томас. Ты такой же человек, как все. Ты мечтаешь занять место Теобальда. Ты должен его занять. Тогда мы покажем папе, что Англия сможет прожить без римской церкви, что король Англии могущественнее папы, хотя он и развратник, и солдафон.

Вот только бы подловить на чем-нибудь Томаса.

Генрих оставил Элинор в Вестминстерском дворце, а сам направился в Стаффорд показать тамошнему люду свою заботу о нем и посмотреть, кто как там себя ведет. Англия становится снова законопослушной. На дорогах спокойно, как было при деде. Прежним грабежам путников он положил конец, и они могут ехать спокойно. За отнятый кошелек разбойник лишался рук, ног, ушей, носа и глаз; суд короля был короток. Ни один преступник не избежит наказания, если попадется королю на глаза; никто не должен сомневаться в строгости введенного им закона.

Несколько лет назад король любил ездить в Стаффорд, там жила женщина, к которой он был неравнодушен. Звали ее Авис, она родила ему двух сыновей. Она его уже не привлекает по-прежнему. Ведь все мысли короля заняла Розамунд.

Но время от времени король посещал ее по старой памяти и сохранял к ней добрые чувства. Приехав в Стаффорд, он послал за ней. Авис с готовностью пришла, надеясь занять при короле прежнее положение. Авис уже не та стройная юная дева, привлекшая его внимание, но все еще очень хороша и даже на чей-то вкус стала еще лучше в полной женской зрелости. Генрих решил провести с ней ночь, и, когда они были одни, ему пришла в голову мысль, понравившаяся ему настолько, что он не мог удержаться от радостного смеха.