Меган Маккинни - Часы любви Страница 7

– Я приехал, чтобы доставить удовольствие этим старикам, – поправил ее Тревельян. – Я не верю в гейс Тревельянов.

Гранья с пониманием кивнула.

– Тем не менее вы здесь. И вы хотите встретиться с ней.

– Мне сказали, что у вас есть дочь.

– Бриллиана была зачата чарами. Фейри овладели моим чревом и наделили ребенком, когда рассудок давно уже знал, что я слишком стара, чтобы рожать детей.

Тревельян бросил на отца Нолана еще один неверящий взгляд. На сей раз священник заметил его и неловко стал переступать с ноги на ногу.

– Сколько же лет Бриллиане? – спросил он, желая закончить с делом как можно быстрее.

– Месяц назад ей исполнилось двадцать.

– Она здесь? – Взгляд Тревельяна обратился к ветхой занавеске, разделявшей лачугу пополам.

Гранья взяла его руку в свою корявую ладонь; Ниалл с удивлением обнаружил, что прикосновение ее мягко, невзирая на вздутые костяшки и мозоли.

– Милорд Тревельян, позвольте мне самой показать вам мою дочь. Я хочу, чтобы вы увидели ее красу.

В глазах ворожеи блеснули слезы. Ниалл сделался серьезным.

– Познакомь меня со своей дочерью, старуха, однако не лелей никаких надежд в своей груди, потому что я не стану обещать, что женюсь на ней. Я могу жениться лишь на той, которую полюблю.

Карга усмехнулась.

– Разве вам не сказали четвертую часть гейса, милорд?

Тревельян покачал головой.

– Не вам выбирать, любить или нет. Четвертая часть гейса гласит, что вы должны заслужить ее любовь. Ну, а любите вы ее или нет, это горе касается лишь вас одного.

Стиснув руку Тревельяна, она повела его за занавеску.

Посреди лужицы воска потрескивала длинная одинокая свеча, в своем бдении неспособная прогнать тьму из спальни. В одном углу валялась груда гнилых лохмотьев, пахло ночным горшком, а на сплетенной из веревок кровати в углу лежала женщина.

– Вот моя дочь, лорд Тревельян. Возьмите свечу и судите сами, хороша ли она.

По какой-то непонятной причине Ниалл боялся сделать даже шаг вперед. Позади, за спиной мерцал очаг. Старики отодвинули занавеску, чтобы лицезреть священную встречу. Он молча разглядывал спящую женщину, чувствуя неловкость.

Неодобрение исказило черты Тревельяна.

Зачем тревожить сон молодой женщины; не стоит и глядеть на нее во сне, даже будь она обычной проституткой из Белфаста. Не стоит – во всяком случае в Лире. Лучше отказаться, но тогда он лишь продлит общую истерию. Оставит старуху в надежде на его брак с ее дочерью.

Он шагнул к девушке. Она спала, не прикрывшись одеялом, и простая цвета овсянки ночная рубаха обрисовывала ее тело. Полная грудь, округлые бедра… Темнота не могла скрыть женственной привлекательности.

Ниалл поднес свечу к лицу лежащей. Кровь оставила его собственные черты.

– Разве она не прекрасна, лорд Тревельян, – хрипло вздохнула старуха за его спиной.

– Да, – шепнул Ниалл, воистину растроганный этой красотой.

Белое лицо обрамляли черные волосы, рассыпавшиеся по плечам. Тонкий нос, полные зовущие губы, даже сейчас требовавшие поцелуя…

Перекрестившись, Тревельян заглянул в пустые синие очи. Истинная красавица. Вне сомнения, было время, когда юная женщина эта смеялась, и ноги ее мяли сладкий клевер Лира. Однажды Ниаллу даже приснилась похожая женщина. Она пришла к нему из тумана в своей эфирной красе, недосягаемой и незабвенной. Тем не менее во сне он протянул руку, чтобы ощутить теплую плоть, но она ускользнула от него и скрылась в густой пелене, и Ниалла одолел гнев, – ведь рука, которую он отчаянно искал, оставалась за пределами его досягаемости. Он даже и представить не мог, что когда-нибудь ощутит ее в своей ладони… только для того, чтобы почувствовать, как она холодна.

Юная женщина скончалась два дня назад.

Он прикоснулся к холодной щеке, провел пальцем по коже, гладкой как шелк и безжизненной, словно мрамор. Невидящий, неморгающий взгляд рвал его сердце, и Ниалл проклял смерть, столь рано сразившую такую красу. Ее можно было счесть совершенством: волосы цвета воронова крыла, молочно-белая кожа. Невозможно было поверить, что женщина эта ушла, что глаза ее никогда не зажгутся, теплом приковывая мужчину к своей цыганской душе.

Ниалл готов был уже забыть про этот дурацкий гейс, и все же, глядя на это безжизненное тело на жалкой плетеной кровати, он ощутил нежеланную, иррациональную горечь. При всей абсурдности и глупости этого чувства он ощущал странное сожаление, словно вдруг обнаружил, что судьба надула его. Теперь он мог спокойно жить – до конца дней своих – невзирая на придуманные чары и суеверия безмозглых стариков, однако сомневаться не приходилось: память об этой красавице будет преследовать его долгое время.

Не имея сил отвернуться, он еще раз поглядел на покойную. Воображение овладело Ниаллом, и холодок пробежал по его спине. Бриллиана казалась ему живой, он буквально видел ее глаза, полные внутреннего огня, видел, как бежит за ней между стоячих камней, видел, как ловит в свои объятия и целует посреди мерцающего озерца синего льна. Четвертая часть гейса требовала, чтобы он завоевал ее любовь, и теперь он видел, что способен на это.

Ну а в том, что он добился бы ее, Ниалл не сомневался; он был молод и успел заметить, что приятен женскому взгляду. Возможно, именно эту женщину он и искал, чтобы она стала его женой, любимой, другом… той, которая выносит и вырастит его детей. Все это могло осуществиться. Но вместо этого он с ужасом осознавал, что лишился всего. Бриллиана, женщина, которую даровал ему гейс, умерла. И все возможности, все надежды сгинули вместе с ней.

Покоряясь силам, природы которых он не понимал, Ниалл шагнул и прикоснулся губами к ее холодному рту, словно вспомнив о сказках и животворящей силе, которую имеет в них поцелуй. А потом решительным движением прикрыл холодное, недвижное лицо истрепанным одеялом.

– Как она умерла? – Слова эти прозвучали бесстрастно. Ложь. Ниалл поглядел на Гранью, утиравшую слезы корявыми старушечьими руками.

– Смерть была долгой и трудной, милорд. Однажды грозное будущее открылось мне в виденьи, но хотя я сделала все, чтобы отвести его, Бриллиана захотела иначе, – старуха утерла глаза грязным фартуком.

– Как она умерла? – вновь повторил он. Ниалл мечтал лишь о том, чтобы оказаться в уединении собственной библиотеки, все обдумать, выпить в память девушки, лежавшей перед ним. И проклясть стариков, вытащивших его из замка в такую ночь.

– Правда, она была прекрасна? И парни тоже так думали. Такая красавица… – старуха зарыдала совсем безутешно.

Тревельян резко обернулся, в гневе уставившись на четырех стариков, собравшихся у занавески и не умевших скрыть потрясение.

– А теперь оставим эту женщину с ее горем. – Слезы старухи словно иголки впивались в его сердце, они были сильнее капель дождя, колотивших по крыше лачуги. – Но… но как же насчет гейса?

– С этой глупостью кончено. Гейс более не существует. – Мысль эта как бы утешила Ниалла.

– Но крест! Он все еще горит неземным светом. – Преподобный Драммонд извлек кельтский амулет. Из середины большого, с кулак, камня словно ударила молния, осветившая темную комнату.

Охнув, отец Нолан отступил от креста. Гриффин О'Руни прикрыл глаза. Магайр пал на колени.

Тревельян поглядел на старцев. С презрением схватив крест, он взмахнул им.

– Это же просто луч света из очага отразился от камня. Вас привел сюда не этот предмет, вы сами пришли по собственной воле. – В своем высокомерии он едва не бросил крест на землю. – Этот кельтский амулет представляет собой просто камень, вставленный в металлическую оправу; мы явились сюда, следуя ослиной воле людей, давно скончавшихся и оставивших этот мир. Мы совершили глупость, а теперь мешаем этой женщине оплакивать свою дочь.

– Неужели это так? И гейс – всего лишь жестокая шутка, сыгранная с нами нашими отцами? – выкрикнул отец Нолан.

– Да! – в ярости выкрикнул Тревельян.

– Нет, – послышался голос старухи.

Все разом повернулись к Гранье. Глаза ее покраснели, но старая женщина больше не плакала. Над головой гром вспорол небеса. С мокрой соломенной крыши капала вода, образуя грязные лужицы на полу.

– Твоя невеста ждет тебя, Тревельян. Она здесь.

Тревельян заглянул в мутные глаза старухи. А потом неторопливо сказал:

– Гранья, твоя дочь мертва. А о тебе самой не может быть даже речи; даже в том случае, если бы разница в возрасте не препятствовала нам, ты слишком стара, чтобы родить мне наследника. Или в этом поганом домишке найдется еще одно живое существо?

Снова ударил гром, и порыв ветра настежь распахнул дверь лачуги. Толкнув, мэр закрыл ее и заложил поперечиной. Но ветер все выл и выл вокруг дома, пока смешанные с грохотом грома завывания его не превратились в плач младенца.

Гранья нагнулась над грудой лохмотьев возле окоченевшего и безмолвного тела Бриллианы и извлекла из самой середины грязного тряпья новорожденную девочку – крохотную, розовую и черноволосую. С любовью и скорбью поглядев на дитя, старуха сказала: