Роксана Гедеон - Великий страх Страница 7

Принцесса д'Энен, версальская шлюха, лесбиянка и мотовка».

Итак, мой отец, мой муж и я были приговорены к смерти и подлежали казни сразу, как только попались бы в руки патриотов.

Кровь отхлынула от моего лица. Я стояла напротив своего имени, четко напечатанного на белом листе. Не веря своим глазам, я еще раз прочла написанное.

Мой отец – он тоже виновен. Хотя я, его дочь, понятия не имела, когда это он стрелял в народ. Разумеется, он не стрелял. И даже жаль, что он этого не делал… Может быть, это внушило бы головорезам, творящим бунт в Париже, немного страха и уважения к власти. А мой муж? Ведь уж он-то при дворе всегда был тише воды, ниже травы.

Что касается меня, то я, оказывается, шлюха и лесбиянка. Как хорошо, черт побери, что мне сообщили об этом!

Да, у меня еще достало духу иронизировать. Но от гнева и оскорбления губы у меня дрожали, лицо покрылось бледностью, в глазах стояли злые слезы. Как отвратительно то, что в Париже нет войск, что никто не хочет привлечь мятежников к ответственности! А это милосердие короля – будь оно проклято!

– Добрый вечер, сударыня, – услышала я чей-то низкий, чуть насмешливый голос. Он прозвучал мягко, но с хрипотцой, с небольшими модулирующими раскатами на букве «р».

Я увидела высокого мужчину в голубом камзоле, отделанном серебряным галуном. Приветствуя меня, он приподнял роскошную шляпу, и солнце сверкнуло в его белокурых волосах. Я узнала банкира Рене Клавьера.

– Я очень удивлен, встретив вас здесь, мадам.

По спине у меня пробежала дрожь. Стоило ему хоть раз произнести мое имя, назвать меня принцессой или просто вспомнить о Версале, и внимание толпы будет привлечено ко мне. Потом я вспомнила, что вела себя с Клавьером очень высокомерно и холодно. Чтобы отплатить мне, ему нужно только узнать меня, и я тут же буду растерзана на тысячу кусков… О, разумеется, со мной не обойдутся так мягко, как с тем человеком, которого бросили в бассейн. Думая об этом, я стояла молча, сознавая, что нахожусь полностью во власти Клавьера.

– Дайте мне руку, – произнес он приглушенно.

Я подала ему руку, сама не понимая зачем. Пальцы у меня дрожали.

– Куда вам нужно идти?

– Перекресток улиц Кок-Эрон и Платриер, – проговорила я тихо.

– Я доведу вас до улицы Сент-Оноре, там стоит моя карета.

Он повел меня сквозь толпу, которая, несмотря на то что он был одет весьма роскошно, не выказывала к нему ни малейшей неприязни. Он был буржуа, стало быть, свой. Кроме того, его сопровождали несколько широкоплечих лакеев – можно было не сомневаться, что они вооружены.

Только позже, чуть успокоившись, я стала понимать, что этот человек оказал мне большую услугу. Он не поддался соблазну отомстить мне, значит, он благороден. Правда, употреблять такое слово по отношению к человеку, известному своими махинациями и спекуляцией, было немного странно.

– Какими судьбами вас занесло в Пале-Рояль?

– Меня привез адмирал де Колонн.

– Ну, и где же он, этот адмирал? – спросил банкир насмешливо. – Растаял в воздухе?

«Конечно, – подумала я, – он отлично знает о моей связи с адмиралом. И все-таки это очень досадно – то, что он знает».

– Адмирал вовсе не обязан следовать за мной, – произнесла я почти спокойно.

– Безусловно. Однако, по моей крестьянской логике, если уж дама привезена кем-то в Пале-Рояль, то ее следует так же аккуратно отвезти назад.

Он был прав. Крестьянская логика… Было странно слышать об этом от человека, который внешне ничем не отличался от аристократа.

– Вы благородный человек, – совершенно искренне сказала я. – У вас, наверно, сохранились обо мне не самые приятные воспоминания, я вела себя не слишком вежливо, и поверьте, сейчас я… я… словом, я сожалею об этом.

Насмешливо прищурившись, он взглянул мне прямо в лицо:

– В чем же вы видите мое благородство?

– Вы могли бы погубить меня, но не сделали этого.

– Увы, сударыня, вы ошибаетесь. Я не мог погубить вас.

– Но ведь вам стоило сказать лишь одно слово…

– А кто тогда вернул бы мне долг, те многие сотни тысяч ливров, которые я вам дал в рассрочку на полтора года?

Я сжала зубы. Боже, до каких пор я буду так глупа и наивна? Мало того, что я поверила в добрые чувства Клавьера, я еще и высказала их вслух, обнаружив, таким образом, свою невероятную глупость. Немногого же стоит моя голова… Надо было сразу догадаться, что этот торгаш волнуется о своих деньгах, – ведь это я ставила подпись на векселях.

– Вы разочарованы? – издевательски спросил он.

– Нет, – сказала я предельно легко. – Я понимаю вас.

– Вы должны знать, что я вовсе не благороден.

– Теперь я надолго это запомню.

Он улыбнулся, словно мой ответ его позабавил.

А мне действительно стало легче. Раз он думал только о своих деньгах, стало быть, я ничего ему не должна. Можно не утруждать себя благодарностью. Клавьер получит свое, когда я верну ему долг.

– Рене! – окликнул его капризный женский голос. – Долго ли мне еще ждать?

Мы были уже на улице Сент-Оноре, и эти слова произнесла высокая стройная женщина, стоявшая у кареты. Спутница банкира была в великолепном белом платье, с ярким бриллиантовым колье на груди, в роскошной шляпе с белыми страусовыми перьями. Конечно, она может одеваться хорошо, она не аристократка и ей нечего бояться. Я без труда узнала в этой красивой решительной брюнетке Луизу Конта, скандальную актрису, которая часто выступала перед королевским двором. Быстро же она променяла постель графа д'Артуа на постель Клавьера.

– Извините, – банкир галантно приподнял шляпу, – меня ждут, как видите. До встречи, принцесса. До лучших времен.

Не ответив, я быстро пошла прочь. Я и так достаточно унизилась, идя под руку с банкиром, да еще стала объектом внимания актрисы, его любовницы. Хорошо, что меня никто не видел. В такое время, как сейчас, аристократы должны как можно меньше общаться с буржуа.

– У меня нет с ним ничего общего, – прошептала я, облегченно вздыхая, – и очень даже хорошо, что он думал только о деньгах, которые одолжил мне.

Подобрав юбки, я углубилась в лабиринт улочек, ведущих к Центральному рынку. Оттуда было рукой подать до перекрестка Кок-Эрон и Платриер.

У самой калитки я была остановлена тремя оборванцами, вооруженными пиками и пистолетами – вероятно, похищенными из разграбленных оружейных лавок. Я почувствовала отвратительный запах дешевого вина и пота – запах, преследовавший меня еще с Пале-Рояля.

– Что вам угодно? – проговорила я, пытаясь распахнуть калитку.

Они схватили меня за руку, холодное дуло пистолета коснулось моего виска.

– Нехорошо, дамочка! Очень нехорошо убегать от патриотов!