Роксана Гедеон - Дыхание земли Страница 71

– Мадам!

Я подняла залитое слезами лицо, вне себя от стыда, что он видит меня в таком состоянии. Герцог стоял у постели, опираясь рукой на деревянную колонну балдахина, и казался очень высоким. Он был теперь лишь в кюлотах, обнаженный по пояс, и я против воли поразилась: какие мускулы угадывались под этой смуглой кожей рук, плеч и торса!

– Если это мое присутствие причиняет вам такие страдания, вы могли бы мне об этом сказать.

Я молчала.

– Мне уйти?

– Делайте как вам угодно! – сказала я сердито. – Мне это безразлично.

Он протянул руку, словно инстинктивно хотел коснуться моих золотистых волос. Я отшатнулась. Он не настаивал.

– В таком случае, я останусь.

Герцог, сделавшись вдруг безучастным к моим слезам, повернулся и ушел в туалетную комнату – теперь уже на всю ночь.

7

Утром, за завтраком, мы вели себя так, будто не знаем друг друга. Александр ушел из моей комнаты, когда я еще спала, а выйдя к столу, ничего мне не сказал и вообще никак меня не приветствовал, даже не поднес мою руку к губам, как делал обычно, Я усмехнулась, заметив это. Как это следует расценивать – как наказание? Оно не слишком меня заденет. Жаль только, что Анна Элоиза все это видит и не преминет сделать какие-то замечания на этот счет – вероятно, не в присутствии Александра, а позже, например, когда я в одной из гостиных займусь вышиванием.

Что касается Поля Алэна, то с этого дня он, вероятно, стал просто ненавидеть меня самой лютой ненавистью – по крайней мере, взгляды, которые он бросал на меня, свидетельствовали именно об этом.

За столом все молчали. Я давно уже окрестила подобные трапезы немыми и не понимала, зачем всем этим людям собираться трижды в день за одним столом, если им даже не о чем поговорить. Если бы не нелепая болтовня старого герцога, который сегодня снова впал в детство и снова принимал меня за племянницу Эмили, в столовой стояла бы могильная тишина.

Я порывалась спросить, что стало с тем несчастным, которого я вырвала из рук мучителей, но очень ясно чувствовала, что подобный вопрос вызовет просто-таки взрыв. В конце концов, подумала я, зачем мне вызывать огонь на себя. Меня и так тут ненавидят. И если братья твердо решили свести счеты с тем человеком, я при всем своем желании не смогу его спасти.

Сухо извинившись, Александр поднялся из-за стола первым и, бросив на меня холодный раздраженный взгляд, ушел к себе. Преданный, как собака, Гариб тенью последовал за ним. Я осталась сидеть под перекрестным огнем взглядов Анны Элоизы и Поля Алэна, сразу же ощутив, что мне кусок не идет в горло. Нет, я не могу здесь оставаться… Уход герцога они просто сочли за разрешение третировать меня своей неприязнью. Я гневно отбросила салфетку и, ничего не сказав, почти выбежала из столовой.

Через голубую гостиную и огромный главный зал замка я шла к диванной – уютной, теплой комнате на первом этаже, где сама обстановка располагала к успокоению. Я уже тронула холодную ручку двери, как услышала голоса в индийском кабинете, расположенном рядом с диванной. Этот индийский кабинет был словно запретной зоной для меня: туда входил только Александр, а в остальное время он был заперт. Когда я пыталась открыть дверь, в тот же миг, словно из-под земли, вырастал Гариб и почтительно говорил, что без ключа этого нельзя сделать.

– Где Чандри? – резко спросил герцог.

– У себя, хозяин, – после минутного замешательства ответил индус.

– Приведи ее сюда, так, чтобы герцогиня не видела.

Голос герцога еще не успел умолкнуть, а белый сюртук Гариба уже мелькнул по направлению к лестнице.

Пожав плечами, я вошла в диванную. Подглядывая из-за полуоткрытой двери, я видела, как Гариб вернулся через две минуты, подталкивая в спину Чандри. Дикарка была втолкнута в индийский кабинет, дверь захлопнулась, Гариб смущенно удалился, и я больше ничего не слышала.

Размышляя, я опустилась в уютный мягкий шезлонг рядом со столиком для рукоделия. Вышивку бисером я начала пять дней назад, с трудом вспоминая свое прежнее умение, но теперь все отступило на второй план. Роль, которую играла в Белых Липах эта странная Чандри, была мне не до конца ясна, но положение уже начинало вырисовываться. Александр, вероятно, живет с ней самым банальным образом. Что может быть банальнее, чем сделать любовницей свою служанку? Это самое простое, что может прийти хозяину в голову. Тем более, что этой дикарке нельзя отказать в привлекательности, – у нее необычная внешность, красивые глаза. Возможно, не такая она и дикарка, как я думаю.

Еще немного, усмехнулась я, и я буду довольна тем, что узнала. Что, собственно, я чувствовала? Мне, разумеется, все равно, с кем герцог компенсирует то, что не получает от меня. Но мне было как-то досадно и неприятно. Все-таки можно было бы сделать лучший выбор и поступать так не в этом доме. Впрочем, какие глупые мысли приходят мне в голову…

«Приведи ее сюда, так, чтобы герцогиня не видела!»

Я снова усмехнулась, вспомнив эти слова. Надо же, какая деликатность… Впрочем, не особенно тщательная, ибо я все равно видела…

Я равнодушно пробежала взглядом по тяжелым золототканым портьерам, полностью скрывающим окна, по огромной картине, на которой была изображена обнаженная Венера, по мягкой мебели, обитой дорогим изумрудным штофом, и большому канапе с горой изящных шелковых подушек; потом резко поднялась и выбежала из диванной.

Сегодня мне было не до рукоделия. Я не могла лицемерить, отрицая, что против воли чувствую злость и досаду, хотя разум и подсказывал мне, что злиться я не имею никаких оснований.

Поздно вечером, уже ближе к полуночи, я – мне никак не удавалось уснуть – услышала чьи-то шаги в галерее. Это не могла быть Элизабет – она двигалась всегда бесшумно. Я приоткрыла дверь.

К небольшой комнатке для горничных, где сейчас жила Чандри, приблизился высокий мужчина. Я сразу решила, что это герцог, но тусклое пламя свечи осветило его, и я поняла, что это Поль Алэн. Он повернул ручку, вошел внутрь. Раздался какой-то протестующий возглас, и сразу все стихло. Темнота вновь воцарилась в галерее.

Я прикрыла дверь и, тяжело дыша, оперлась о стену. Поистине, это переходит всякие границы. Она любовница их обоих, эта Чандри! Они оба пользуются ею! Вот уж действительно братская дружба, полное отсутствие ревности… Нет, ну где это видано? Я даже в Версале ни о чем подобном не слышала.

Все это весьма странно. Вещи, которых я не понимала, множились и множились, и я не знала, к кому обращаться за разъяснениями.

8

Проснулась я от отчаянного женского визга. Ошеломленная, я села на постели, мельком отметила, что уже поздно, – десять часов утра, и, осознав, что за пределами моей комнаты происходит нечто ужасное, бросилась к двери.