Сюзан Ховач - Богатые — такие разные Страница 76

— Сильвия, не расстраивайтесь. — Он быстро поцеловал меня, прежде чем я успела отшатнуться. — Не надо. Если бы вы только могли отдать должное реальности, приняв меня, вы поняли бы, что это куда менее мучительно, чем все романтические иллюзии, за которые вы цепляетесь уже много лет.

Мой подбородок поднялся, а руки твердо уперлись в его грудь. Страх мой прошел.

— Теренс, — заговорила я, — если вы думаете, что я не больше чем хрупкий цветок, покрытый росой романтических иллюзий, совершенно отрешенный от соприкосновения с холодными, жестокими реальностями жизни, вы больше чем заблуждаетесь. Такая женщина не смогла бы оставаться дольше месяца женой Пола Ван Зэйла! Это вы цепляетесь за свои романтические иллюзии, считая, что меня нужно унести в какой-то сказочный рай, где мы будем всегда счастливы. Но не попытаться ли нам обоим осознать реальную действительность? Я нахожу вас очень привлекательным — очень привлекательным — и это вам хорошо известно. Но я не влюблена в вас. Я не лягу с вами в постель. И я остаюсь с Полом.

— Если бы вы смогли привести мне хоть одну здравую, логическую причину…

— Я жду от него ребенка.

Я не могла бы вызвать у него большего потрясения. Наступила глухая, горькая тишина, лицо его словно замкнулось, утрачивая всякое выражение, он снова стал обычным О'Рейли, самым доверенным помощником Пола, но усилие это оказалось для него чрезмерным, и в его глазах вспыхнул гнев.

— Стало быть, в конце концов вы решили, что не можете противиться навязчивой идее соперничества с Дайаной Слейд!

— Это не имеет никакого отношения к Дайане Слейд! — огрызнулась я. — И вы смеете говорить мне о ней снова, после того, как солгали о ее переписке с Полом!

— Я не лгал.

— Вы говорили, что они обмениваются любовными письмами. В действительности же это был всего лишь безобидный обмен обычными любезностями!

— Боже мой, он вам сказал именно так? И вы ему поверили?

— Уходите! — крикнула я задрожавшим голосом. — Оставьте меня одну! Я больше никогда не желаю говорить с вами ни о чем подобном!

Он стал бледным, как полотно. А я тут же пожалела о сказанном и, хотя уже понимала, что проиграла поединок, чувствовала себя неспособной остановиться, ухудшая дело выражением сочувствия:

— Теренс, простите меня… простите… Я не хотела задеть ваши чувства…

— Если вы думаете, что я готов сдаться, то вам было бы трудно ошибиться больше.

— О, но…

— Не беспокойтесь, я оставлю вас наедине с вашей беременностью. Надеюсь, что вы чувствуете себя хорошо.

Внезапно я поняла всю нелепость своей лжи и утратила дар речи.

— Простите меня, пожалуйста, — проговорил он, выпуская мою руку из своей. — Не буду утруждать вас долгим разговором.

Хлопнула дверь. Он ушел. Я выиграла какое-то время, но этим и ограничивались мои достижения, и, опускаясь на софу, я в отчаянии поняла — мое положение было хуже, чем когда-либо: Теренс остался полон решимости получить то, чего хотел, все мои сомнения в отношении переписки с Дайаной Слейд пробудились с новой силой, и у меня, несмотря на постоянно повторявшиеся усилия, не было никаких признаков того, чтобы я зачала от Пола ребенка.

Глава седьмая

Я бы больше беспокоилась по поводу отношений с Теренсом, если бы не волновалась так о Поле. К концу июля я убедилась, что он работал с большим напряжением. Он часто начинал диктовать письма своим секретарям, едва одевшись после сна, каждые несколько дней сильно нервничал после телефонных разговоров с Нью-Йорком и долго вышагивал взад и вперед по берегу моря, напряженно думая. Я привыкла к тому, что он вмешивался в дела из Бар Харбора, но в то лето они требовали его беспрецедентно частого вмешательства. И даже, когда предполагалось, что он отдыхает в Бар Харборе, Пол был занят своими протеже, и ему было не до отдыха. Хотя погода стояла очень жаркая, он настоял на том, чтобы каждый вечер играли в теннис, и, возвращаясь в дом, не мог усидеть на месте больше двух минут. Во время дебатов с мальчиками он ходил взад и вперед по комнате, а потом я часто слышала, как он вставал посреди ночи, чтобы хоть как-то облегчить бессонницу. Мне казалось, что силы его были слишком исчерпаны, чтобы он мог уделять мне много внимания ночью, но чем больше росло его напряжение, тем больше искал он расслабления в нашей физической близости. Я стала беспокойной. С одной стороны, я была рада, так как было слишком мало шансов забеременеть, но механическое повторение одного и того же не заменяло нам истинной близости, и я начинала думать, что мы были бы гораздо ближе, если бы просто сидели рядом и разговаривали о волновавших его проблемах.

Но я знала, что он никогда не станет говорить со мной о своей работе.

Как-то после обеда, когда Пол с мальчиками отправились на прогулку под парусом, экономка сказала мне, что Пола срочно требуют к телефону по личному делу. Теренс был в Нью-Йорке, помощник Пола, Герберт Мэйерс, ушел, воспользовавшись отсутствием хозяина, а стенографисткам не разрешалось записывать звонки личного характера.

— Кто бы это ни был, попросите назвать фамилию и скажите, что муж по возвращении позвонит сам, — распорядилась я, но миссис Келлер тут же вернулась ко мне и сказала: просят меня.

— Кто?

— Господин Стюарт Да Коста, мэм.

Это было так неожиданно, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы овладеть собой.

— Меня нет дома ни для господина Стюарта, ни для господина Грэга Да Коста, миссис Келлер, — спокойно сказала я. — Пусть позвонят позднее.

Я в тревоге бродила по саду. Пол вернулся лишь через час, и я рассказала ему об этом звонке.

— Стюарт Да Коста? Да как он смеет звонить мне сюда! — темные глаза Пола запылали. — Я немедленно еду в Нью-Йорк.

— О, Пол… до Нью-Йорка несколько сотен миль, это много утомительных часов в вагоне поезда.

Разумеется, он не обратил никакого внимания на мои попытки его удержать.

Он отсутствовал четыре дня и вернулся спокойный и даже веселый.

— Эти проклятые мальчишки Джея, — беспечно заговорил Пол, словно понимая, что я жду исчерпывающего объяснения, — промотали деньги, оставленные им Джеем, и теперь надеются на банк, который, видите ли, должен оплачивать их счета. Какая наглость! Я сказал им, что пора становиться на собственные ноги и прекратить занимать деньги у каждого встречного, — и он поспешил с мальчиками на теннисный корт — успеть поиграть до обеда.

Он бредил теннисом всю ночь. Я проснулась от того, что он извивался рядом со мной в постели и бормотал:

— Пятнадцать — сорок, но я могу выиграть. Еще два очка, и будет сорок-сорок. Все в порядке, папа, я выигрываю, я… ах, нет, только не это, не может быть, все эти годы, уходите, Элизабет, уходите, уходите, УХОДИТЕ!