Биверли Бирн - Неугасимый огонь Страница 9

– Цыганка пришла, донья Кармен, – говоря это, девушка-горничная смотрела в сторону.

То, что донья Кармен якшалась с цыганами было грехом, ибо внимать их словам строжайше запрещала церковь. Это были колдуны, находившиеся в союзе с самим дьяволом.

– Проведи ее в дальнюю комнату. Я сейчас спущусь. – Кармен никого не стала звать, чтобы помогли ей одеться. В последние дни общение с людьми стало для нее пыткой, она даже не переносила своего собственного отражения в зеркале. Все зеркала до единого, которые висели или стояли в огромной комнате, были наглухо задрапированы в черное, зажигали лишь одну-единственную свечу, двери балкона никогда не отворялись.

Платяные шкафы из резного дерева занимали всю стену. Они были битком забиты великолепными одеяниями, о которых когда-то говорила вся Кордова. Уже много лет Кармен не обращала на них никакого внимания. Она до пят укутала себя в черный бархат, следя за тем, чтобы он закрывал ее всю: опухшие сверху донизу ноги в багровых пятнах, раздутый живот, который придавал ей облик женщины на сносях, руки, до такой степени отекшие, что кожа на них натянулась и растрескалась, вызвав незаживающие язвы. Она не успокаивалась до тех пор, пока не убеждалась в том, что черный бархат скрывал все. На виду оставались лишь ее глубокие черные глаза и опухшие пальцы, унизанные кольцами, впившимися в кожу так глубоко, что снять их было невозможно.

Ее ноги не влезали ни в одни туфли. Она босиком спускалась по широким мраморным сходам. И здесь все тонуло в полумраке. Дорогу она знала на ощупь и, когда шла, то ощущала под горевшими подошвами сначала мрамор, затем вязаный турецкий ковер и наконец прохладу кафельных плиток патио.

Паласио Мендоза насчитывал внутри четырнадцать таких патио – внутренних двориков. Один из них, тот, где сейчас ее прихода ожидали обе цыганки, носил название «Патио апельсиновых деревьев». Он находился в отдаленной юго-западной части обширного дворца и, чтобы попасть в него, не проходя через другие помещения, нужно было знать, какие двери открывать и какими коридорчиками идти. Кармен были известны все до единого закоулки ее замка, не хуже, чем болезненные точки своего тела, утратившего свою форму и ставшего безобразным.

Насколько все могли помнить, дворец Мендозы существовал всегда. Он располагался в самом центре старого города между двумя расходящимися улицами – Калле Худихос и Калле Авероэс. После того, как был построен этот дворец, постепенно, веками создавались и улицы вокруг него.

Авероэс было имя знаменитого арабского мыслителя. В течение семи столетий Кордова находилась под владычеством мавров и была резиденцией калифа, которую мавры называли Аль Андалуз или Южная земля. Вторая улица называлась Еврейской. Она являлась центром еврейского квартала с тех времен, когда христиане отвоевали в 1236 году город и до самого изгнания евреев в 1492 году. Род Мендозы был тайным участником всего, что бы здесь ни происходило, и нес ответственность за большую часть этого. Теперь Мендоза были ревностными католиками и никто в Кордове или в Испании не отваживался повторять старую байку о том, что они некогда были иудаистами, потом мусульманами, а затем снова иудаистами.

Все это сейчас мало занимало Кармен. Слишком сильно она была поглощена своими собственными горькими воспоминаниями. Она жила здесь вот уже тридцать лет, с тех самых пор, как вошла в этот дом молодой женой Доминго Мендозы. Кармен считала себя до конца дней своих обязанной Господу за то, что ей удалось выйти замуж за человека, чье состояние было одним из самых крупных в этом мире. Муж ее звался идальго – это был самый низший дворянский титул в Испании. В роду Мендозы не числилось ни графов, ни тем более грандов. Их всего-то в Испании, в то время, насчитывалось всего сто девятнадцать человек. Но род Мендозы имел деньги, и не малые, а значит власть, причем гораздо более значительную, чем та, которую имели дворяне, обладавшие громкими титулами и имевшие на власть полное право. Кармен понимала, что на этом браке ее отец приобрел солидный политический капитал. Будучи женой Доминго, она делила с ним и власть, и даваемые ею привилегии.

В обмен на это она была обязана одарить его самого, его древний род и его несметное состояние сыном и наследником. В течение первых пяти лет замужества она была беременна несколько раз, но дети рождались мертвыми. Так продолжалось до 1776, когда наконец-то родился живой ребенок, мальчик, и его нарекли Пабло Луисом. Он остался в живых, но для Кармен жизнь превратилась в сущий кошмар…

Первое время Доминго был вне себя от радости. И это несмотря на то, что его сын оказался уродом. Радость Доминго от рождения ребенка была настолько велика, что он как будто даже на время ослеп и не замечал уродства своего сына. Он, в конце концов, все-таки понял, что его криворукий, горбатый, с каким-то безжизненным взглядом сын много радости ему не принесет, но делал вид, что все идет великолепно и вбил себе в голову мысль, что с годами это все у ребенка пройдет. Да на его деньги можно было всех врачей Испании собрать. Но шло время, лучшие врачи пытались хоть что-то сделать с ребенком и превратить его в нормального мальчика, но все было бесполезно. И Доминго понял, что даже могущественные Мендоза, со своими богатствами, не в состоянии сделать так, чтобы Пабло Луис перестал быть калекой.

Не многие мужчины могут достойно переносить горе. А для богатых, избалованных жизнью и властью знатных особ подобные потрясения воспринимаются как личное оскорбление. Такой знатный вельможа как Доминго Мендоза конечно же не мог признать того, что в уродстве его ребенка виноват и он. Всю свою горечь и злобу он начал вымещать на своей жене Кармен. Он постоянно ее начал истязать. Поздно ночью, когда прислуга спала, Доминго, уподобившись тайному любовнику, пробирался в будуар своей жены. Войдя в ее покои, он начинал ее нежно, ласкать. В его глазах горел огонь желания и он медленно, сам, начинал ее раздевать донага. Он восхищался ее нежной, упругой плотью и без устали гладил ее, ощупывал, ласкал. Ласки сменялись щипками и, войдя в раж, распалив себя, он начинал ее избивать. Трудно представить себе, что руководит мужчиной в момент избиения слабой, беззащитной и покорной женщины. Мендоза на жену не кричал, не выкрикивал проклятия, он ей их шептал на ухо, опасаясь того, что его услышат слуги. Но этот шепот воспринимался ею хуже самых мерзких ругательств. «Шлюха! – шептал он. – Дьяволица! У тебя союз с Сатаной. Ты поклялась ему производить на свет таких уродов. У одного из сыновей были раздвоенные, как копыта, ноги. Это копыта дьявола. Вы все хотели скрыть это от меня, но я все же узнал. И, слава Богу, что он был мертвый. А теперь ты родила мне сына, который носит на себе следы всех твоих грехов. Шлюха! Невеста дьявола!» И он ее бил. И всегда, как бы Доминго не истязал ее, губы Кармен были крепко сжаты и ни один крик или стон никогда не вырывался из них. Вовсе необязательно было обо всем этом знать кому-нибудь еще. Ненависть мужа сама по себе была для нее ужасней любой молвы… Потом, пресытившись избиениями, он взгромождался на нее, но уже для того, чтобы получить иное наслаждение. Овладев ею и рыча от подступающего оргазма, он хватал ее за волосы и содрогаясь в неистовых конвульсиях, вгонял свое семя в истерзанное тело женщины.