Дора Морган - Лунное пламя

Дора Морган

Лунное пламя

1

Горячий воздух обволакивал душным жаром. Сияющее небо слепило глаза. Господи, ну и пекло!

Грейс Элмер отерла со лба пот и, отступив на шаг, будто художник, критично окинула взором фанерку с выведенными на ней от руки словами: «Сдается комната». Колышек с самодельным плакатом она только что воткнула в растрескавшуюся землю, там, где от трассы ответвлялась дорога к ее дому. Своим творением она осталась довольна: крупные буквы должно быть хорошо видно издалека.

Господи, только бы скорее явился жилец! — полетела в небо беззвучная мольба.

Грейс перевела взгляд на шоссе. Ничего, кроме колышущегося над раскаленным асфальтом знойного марева. Ни единой машины. И вдруг она заметила человека.

Он медленно приближался. Высокий. Темные волосы. Выцветшие джинсы и черная футболка. Вид мрачный. Рядом трусила мохнатая неряшливая собака.

Грейс стало не по себе. Ее дом в нескольких милях от города, и редкие люди, случавшиеся здесь, проезжали обычно на машинах, а не ходили пешком.

Незнакомец определенно ее заметил. Его лицо оживилось, а шаги ускорились.

Грейс запаниковала. Она подняла камень, которым только что вогнала в землю палку своего плаката. Слава богу, Дженни ушла купаться с Кармерами. Грейс держала камень так, чтобы мужчина мог его видеть.

— Стойте!

— Не волнуйтесь, леди, я не сделаю вам ничего плохого. — Он поднял руки и выжидающе остановился в нескольких метрах от нее. Капли пота на лбу. Футболка, пропотевшая насквозь, — темные пятна под мышками и на груди. — Меня зовут Фред Рейлидж. Моя машина сдохла в паре миль отсюда. Вы разрешите мне воспользоваться вашим телефоном? Я заплачу.

Высокий и мускулистый, такой справится с ней в одну секунду. Но, похоже, он слишком пережарился на солнце и слишком устал для подобных идей. Его пес выглядит еще более грустно: шерсть клоками, тощий, измученный. Оба какие-то совершенно бесприютные.

Ей вдруг сделалось ужасно жаль их. Будь она на их месте, разве не хотелось бы ей чуть больше приветливости? Пару лет назад она, пожалуй, пригласила бы его даже в дом. Но теперь она старше. Разумнее. Кроме того, она должна думать о Дженни.

— Идемте!

Она махнула рукой, давая понять, чтобы он шел за ней к дому.

Оба молчали. Не самый ухоженный участок, машинально отметил Фред, но и нельзя сказать, чтобы совсем в запустении. Дом очень старый и давно не ремонтировался, но добротный и с претензией на роскошь — одна резная деревянная терраса чего стоит. И эти тенистые вековые вязы, посаженные с точной симметрией перед домом, придают ему торжественность. Правда, сухие ветки следовало бы отпилить.

Возле ступенек террасы Грейс остановилась.

— Подождите здесь. Я вынесу вам телефон.

— И, если можно, мэм, телефонную книгу.

Она кивнула и скрылась в доме за надсадно скрипнувшей облезлой дверью. Фред смотрел на растрескавшуюся краску террасы, покосившиеся столбики балясин, ступени, краска на которых давно протерлась до дерева, на разбитое стекло одного из окон, заклеенное скотчем. Дом откровенно взывал о ремонте и хозяйских руках.

Какое мне до этого дело? — одернул себя Фред. Живут себе здесь люди и живут. Ни к ним, ни к этому дому я не имею ни малейшего отношения. Я только поговорю по телефону, и через какие-то минуты меня здесь не будет. Никогда.

Грейс вернулась со стаканом лимонада, телефонной книгой и трубкой.

Фред по-прежнему стоял внизу у террасы, а его пес растянулся под вязом.

— Вот. Вы наверняка хотите пить.

— Это точно. Спасибо.

Он улыбнулся и взял стакан.

Благодарная улыбка неожиданно сделала его намного моложе. Страх Грейс вдруг исчез. Совершенно очевидно, этот человек здесь вовсе не за тем, чтобы ограбить ее или обидеть.

Она ответила на его улыбку.

Его глаза были темными и смотрели добродушно.

— Простите, я не расслышал вашего имени.

— Грейс Элмер.

И вдруг внутри нее забились бабочки. Он ведь невероятно хорош, несмотря на пот и грязь…

— Как мне повезло, что я встретил вас, Грейс.

Он опустился на нижнюю ступеньку.

Его пес встал, подошел и, вильнув хвостом, потянулся носом к его стакану.

Грейс хмыкнула.

— Погоди, псина, я тебе тоже дам пить.

Она положила телефонную книгу и трубку на верхнюю ступеньку, поближе к Фреду, и торопливо юркнула в дом. Ощущение порхающих бабочек в животе не проходило. Улыбаясь сама себе, она вытащила из шкафчика старую пластиковую миску, налила в нее воду. Немного помедлила, оглядывая собственную кухню с таким чувством, будто видела ее впервые в жизни, шагнула к холодильнику, достала кувшин с лимонадом и с миской в одной руке, с кувшином — в другой направилась на террасу. Дверь пришлось толкнуть плечом, потому что обе руки были заняты. Вода из миски приятно плеснула прохладой на ногу.

Фред сидел на том же месте. Он повернул голову и смотрел на нее снизу вверх. В его руке был пустой стакан.

— Я так и думала, что одного стакана вам будет мало. Держите!

Грейс протянула ему кувшин.

Он, чуть замешкавшись и не отводя от нее взгляда, поставил свой стакан на ступеньку и обеими руками принял кувшин. Грейс чуть не охнула вслух: его левая рука оказалась в чудовищных шрамах — пальцы, тыльная часть ладони, безобразные рубцы тянулись почти до локтя, резко контрастируя своей сиреневато-розовостыо с загорелой кожей…

Она поставила миску перед собакой и присела на ступеньку возле Фреда, стараясь смотреть не на его левую руку, а на пса, который принялся лакать с жадностью.

— Ваша машина выбрала для аварии не самый удачный день, — сказала она, чтобы не молчать. — Сегодня очень жарко.

— Это точно. — Фред налил себе лимонада и залпом опорожнил стакан. — Лучший лимонад в моей жизни!

— Я сама приготовила. Из свежих лимонов.

Грейс заставляла себя смотреть на пса, но безобразные шрамы на руке Фреда будто магнитом притягивали ее взгляд, особенно — на пальцах, где даже не на всех имелись ногти. Пальцы же такие чувствительные, подумала она. Наверное, была кошмарная боль. От этой мысли она невольно вздрогнула и сразу почувствовала, как напрягся Фред.

— Не очень красиво? — произнес он.

— Что?

Она виновато и быстро отвела в сторону глаза.

Он поставил стакан на ступеньку и растопырил пальцы.

— Моя рука.

Грейс куснула губу.

— Больно, наверное?

— Теперь уже нет.

Но, словно больно ему было по-прежнему, он так плотно сжал губы, что его рот превратился в узкую щель. Теплоту с его лица будто стерли. Теперь он выглядел далеким, отсутствующим.