Бывшие. Цыпленочек от босса - Елена Верная Страница 11

class="p1">Он смотрел на Марусю. На мою маленькую, беззащитную Марусю, которая сейчас, не подозревая ни о чем, увлеченно карабкалась на горку, не замечая ничего вокруг. И в его взгляде, в его застывшей, напряженной позе я увидела… узнавание. Понимание. Осознание. Как будто пелена спала с глаз, и он увидел правду, которая все это время была у него перед носом.

Он понял. Он понял, что эта девочка с косичками, заливисто смеющаяся на горке – его дочь. Его плоть и кровь. Его продолжение.

Внутри меня все оборвалось. Словно кто-то выдернул пробку, и все чувства, все эмоции хлынули наружу, смешавшись в один бурлящий, хаотичный поток. Меня захлестнула волна паники, первобытного, животного страха за своего ребенка. Хотелось схватить Марусю на руки и бежать, бежать без оглядки, как загнанный зверь, спрятаться от этого человека, который одним своим появлением мог разрушить всю нашу налаженную, такую хрупкую жизнь.

Я видела, как меняется его лицо. Как сменяются эмоции, словно кадры старого кино – шок, смятение, неверие, замешательство. А потом – раскаяние. Глубокое, искреннее, всепоглощающее раскаяние, которое отразилось в каждой черточке его лица, в каждой морщинке вокруг глаз. Он выглядел так, словно ему только что сообщили о смерти близкого человека.

Он сделал неуверенный шаг в нашу сторону.

Я не могла этого допустить. Не сейчас. Никогда.

Собрав остатки воли в кулак, я поднялась со скамейки, словно пружина, подбежала к Марусе и резко схватила ее за руку.

– Пойдем, Маруся, – сказала я, стараясь говорить как можно спокойнее, как можно ласковее, хотя внутри меня все дрожало, как осиновый лист на ветру, а сердце бешено колотилось, словно пытаясь вырваться из груди. – Нам пора домой. Уже поздно.

Маруся удивленно, даже немного обиженно посмотрела на меня своими большими, наивными глазами.

– Ма, – только и произнесла она, явно не желая уходить с площадки.

Не слушая ее протестов, я подхватила ее на руки, прижала к себе и быстро пошла к выходу, стараясь не смотреть на Игоря, не видеть его страдающего лица.

Он окликнул меня. Голос звучал глухо и отчаянно.

– Арина. Постой. Пожалуйста.

Я не остановилась. Я шла, не оглядываясь, словно запрограммированный робот, чувствуя, как его взгляд, тяжелый и обжигающий, прожигает мне спину.

Мы вышли с площадки и направились к дому. Я всем своим существом ощущала, что он идет за нами. Держится на расстоянии, но не отстает.

Вдруг я услышала его голос. Он обратился к Марусе. К моей дочери.

– Привет, малышка, – сказал он. Голос звучал мягко, ласково, непривычно для меня. – Как тебя зовут?

Я замерла, словно вкопанная в землю. Дыхание перехватило.

Маруся испуганно посмотрела на него своими большими, доверчивыми глазами и крепче прижалась ко мне, спрятав лицо у меня на плече. Она всегда была немного пугливой и недоверчивой к незнакомым людям.

– Мама, – прошептала она, дрожащим голосом, прячась за моей спиной, словно за каменной стеной.

Я почувствовала, как внутри меня поднимается волна ярости, обжигающего гнева, ядовитой злости. Он не имел права. Он не имел никакого права приближаться к моей дочери, пугать ее, разрушать ее маленький, беззаботный мир.

Собрав всю свою ненависть, всю свою боль, все свое отчаяние в один кулак, я развернулась к нему лицом.

– Уходи, Игорь, – сказала я, стараясь говорить как можно тверже, как можно увереннее, хотя внутри меня бушевал настоящий ураган эмоций. – Оставь нас в покое. Не смей больше приближаться к нам.

В его глазах стояла невыразимая боль. Мука. Страдание.

– Я просто хотел познакомиться, – сказал он, запинаясь. – Я… я просто хотел увидеть ее. Увидеть, какая она. Увидеть мою дочь.

– Ты видел, – отрезала я, стараясь не выдать дрожь в голосе. – Теперь уходи. И больше никогда не появляйся в нашей жизни.

Я крепче сжала руку Маруси и пошла дальше, не обращая на него внимания.

Я чувствовала, что он стоит и смотрит нам вслед. Что он не понимает, что происходит. Что он растерян, подавлен, раздавлен открывшейся правдой.

Но мне было все равно. Я должна была защитить Марусю. Это было единственное, что сейчас имело значение. Никакие его страдания, никакие его раскаяния не могли сравниться с тем, что я чувствовала сейчас – с ужасом за будущее моего ребенка.

Детская площадка, с ее скрипучими качелями и покосившейся горкой, осталась позади. Символ упущенного времени, несбывшихся надежд, разрушенного будущего, которого нас лишили.

Войдя в дом, я с облегчением захлопнула дверь и закрыла ее на все замки, засовы и щеколды. Но я прекрасно понимала, что это не поможет. Что от Игоря не спрячешься. Что рано или поздно мне все равно придется с ним поговорить.

И что рано или поздно мне придется рассказать Марусе правду об ее отце.

Эта мысль ужасала меня больше всего. Она словно ледяной иглой пронзила мое сердце.

Я смотрела на Марусю, которая, немного успокоившись, сидела на диване и молча играла с любимой куклой. Ее лицо было спокойным и безмятежным. Она еще ничего не понимала. Она еще не знала, что в ее жизни только что произошли кардинальные изменения.

Но я знала, что скоро все изменится. Что скоро ей придется узнать правду, которая, как я боялась, разрушит ее маленький, наивный мир.

Впервые за долгое время я почувствовала себя по-настоящему потерянной, одинокой и беззащитной. Как будто земля ушла у меня из-под ног, и я повисла в пустоте.

Самое страшное, что теперь я должна была рассказать правду Марусе, а это, как я чувствовала, неминуемо нанесет ей рану. И как бы я ни старалась смягчить удар, рана эта будет глубокой и болезненной.

Глава 10.

Лето не желало сдавать позиции и солнце пекло нещадно. Я выбирала помидоры на деревенском рынке, и каждый красный, налитый солнцем плод кричал о лете, о детстве, о том простом, но таком нестерпимо утерянном счастье, которого я так отчаянно жаждала. Идиллия, которую я с таким трудом выстраивала вокруг Маруси, чтобы оградить ее от той боли, что жила во мне, с каждой минутой трещала по швам, словно старый, прогнивший забор. И виной тому был он – Игорь.

Я чувствовала его взгляд раньше, чем увидела. Он обжигал затылок, словно клеймо. Какая-то первобытная часть меня, та, что помнила его прикосновения, его запах, его голос, взвыла от боли и смутной, давно подавленной тоски. Как будто невидимая, липкая паутина, сотканная из тревоги и предательски-сладкого волнения, медленно опутала меня,