Звуки тишины - Татьяна Алхимова Страница 18

на себя и свою жизнь. Вот же угораздило! Почему это несчастье вообще тогда свалилось на меня? Во всех смыслах? И почему ничего не помогало? Когда можешь говорить голосом, вкладывать интонации и чувства в речь… Тебя понимают по-другому! Как я могла сейчас выразить, что чувствовала? Мимикой, жестами, взглядами, реже — прикосновениями. Но никто постоянно не смотрит в глаза, не обращает внимания на моё лицо, когда я говорю, потому что вынужден следить за руками!

— Ну вот и всё. Пусть он переживает, страдает и вообще — будет уже, в конце концов, мужчиной. А ты — маленькая женщина. Девушка! И не должна в Рождество стоять в коридоре по уши в слезах. Если уж рыдать, то или в подушках, или на кухне с бутылочкой вина!

С этими словами Тобар схватил меня и потащил на кухню, где уже вовсю пахло почти готовым козонаком, где я бросила мясо, овощи и прочие вкусности. Печеньки от мамы Тобара. Он усадил меня на стул, растерянно осмотрелся, увидел большую кружку и поставил её передо мной.

— Штопор есть? — деловито заглянул сосед в верхний ящик гарнитура. — Есть! Отлично.

Рубиновая ароматная струя наполняла кружку, а я продолжала упиваться своими страданиями, пытаясь кухонным полотенцем стереть слёзы. Тобар успел за это время не только налить вино, но и закончить резать овощи, закинул их на блюдо и подвинул ко мне.

— Ну что, Николетта? Давай-ка оставим всё печальное в прошлом? Может, уже и звезда зажглась, а ты грустишь…

Он улыбнулся, выжидающе смотря на меня. Пришлось выпить. Вино приятно согрело горло, и я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Странно, но от этого его тихого взгляда мне вдруг перехотелось плакать. Действительно, был ли какой-то смысл отчаянно убиваться только оттого, что мы с Сорином не поняли друг друга? Отказывать — больно, но если я думала и о его чувствах тоже, то он о моих, по всей видимости — ни капли.

Стерев последние капли с лица, я вдруг вспомнила, что уже пора бы достать пирог! Схватила пару прихваток и быстро открыла духовку, заполнив кухню головокружительным ароматом свежей выпечки. Румяный, горячий козонак. Уютный символ домашнего Рождества — самого лучшего и любимого мной праздника. Осторожно поставив противень на плиту, неожиданно улыбаясь самой себе, я повернулась к Тобару и поняла, что невероятно благодарна ему. За помощь, за присутствие и вообще — за неравнодушие. Наверное, выглядела я в этот момент более чем странно и даже по-дурацки.

— Пахнет очень вкусно, — выдавил он из себя, всеми силами пытаясь скрыть такую же счастливую улыбку, как и у меня. — Ну… Раз у тебя теперь всё хорошо, я пойду, наверное.

От этих его слов, как и от всех сегодняшних взглядов, у меня что-то странно кольнуло в груди. Ну уж нет! С пустыми руками я его не хотела отпускать. Сделав знак подождать здесь, я бросилась в комнату, вспоминая, что купила Рождественского фарфорового ангела — нежного и лёгкого, в надежде подарить его кому-нибудь, но так и не решила кому. Ангелочек смотрел на меня глазами, полными надежды на счастье и любовь, чуть сложив крылья и осторожно присев на скамейку рядом с ёлкой, под фонарём. Такая искусная работа, в которую вложено время, силы и человеческая душа.

Тобар оказался сегодня, да и не только сегодня, моим таким же ангелом, подброшенным Судьбой чтобы просто очутиться вовремя там, где он был так нужен. И его не смутила ни моя особенность, ни сложности общения, да вообще — ничего! Даже Сорин.

— Эй, — раздалось так знакомо за спиной. — Ты куда пропала?

Я резко обернулась, пряча подарок за спиной. Небольшая неловкая пауза сковала мой разум. Стоило быть смелее и попросить Тобара остаться? Мы ведь вполне могли отметить Рождество вместе — бредовая мысль, очень напомнившая юность, когда я ещё могла говорить. Тогда любой понравившийся мальчишка мог стать моим другом, особенно если он учился в другой школе. Тобар очень милый, а ещё — симпатичный. И, кажется, одинокий.

— Всё нормально? — снова подал он голос.

Мой рот приоткрылся в попытке сказать да, но вышла снова тишина, и я опустила голову, протягивая соседу ангелочка.

— Это мне? Слишком красивая вещица для того, кто полвечера ходит в женском фартуке, — рассмеялся Тобар, обхватывая мои ладони своими. — Спасибо.

Подняв на него взгляд, я удивилась перемене: теперь улыбались глаза, а не лицо моего спасителя. А руки его были такими тёплыми и огромными, что могли бы спрятать целый мир. Нужно было что-то сказать, но я опять оказалась в неловком положении — без телефона и с занятыми руками.

— Так интересно наблюдать за твоим лицом и глазами, — шепнул Тобар. — Мне кажется, что они говорят больше, чем слова. Ещё когда первый раз тебя увидел, подумал, что ты совершенно забавная — все мысли на лице написаны, и потом только понял — почему. Вот ты сейчас наверняка хотела бы сказать, что я говорю глупости, и что подарок от чистого сердца за спасение. Да? — я опять слегка наклонила голову в знак согласия. — Кажется, я умею читать мысли. А ещё… — его щёки снова чуть покраснели, и я не смогла скрыть улыбку. — Можно я останусь?

Не знаю, как это вышло, но вместо ответа, я вдруг в одно движение оказалась так близко к нему, что сама испугалась, но всё равно умудрилась обнять. Совершенно незнакомого человека, который удивительным образом появлялся рядом тогда, когда я уже и не думала о том, что кто-то мне нужен и придёт на помощь. Тёплые, почти горячие руки Тобара оказались на моей спине, а я слышала, как бьётся его сердце. Гулко и очень смело. Совсем не так, как моё. Но они переговаривались, минуя нас и все возможные языки и голоса. Они шептали друг другу что-то особенное, что можно услышать только в Рождество.

— Интересно, — тихо пробормотал Тобар, — а звезда уже зажглась? Как думаешь, Николетта?

И я ответила ему, тихо-тихо, совершенно незнакомым, но удивительно родным голосом: “да”.