Джеймс Шульц - Сатаки и я Страница 19

В назначенный вечер она отправила меня отнести блюдо с пищей в вигвам родителей твоего отца, чтобы передать ему. Когда я шла через лагерь, люди, старые и молодые, ласково смотрели на меня и молили Солнце дать счастье, долгую и полную жизнь моему будущему мужу и мне. А на обратном пути меня остановил Черная Выдра. Он сказал: «Итак, ты не будешь моей женой. За то, что ты отказала мне, ты заплатишь! Я призываю Солнце в свидетели тому, что сейчас скажу тебе: всеми доступными мне способами я заставлю страдать тебя и твоих детей!»

Я никому не рассказала об этом ужасном заклятии. И, прежде всего, я не хотела, чтобы знал твой отец – иначе он мог попытаться убить Черную Выдру и погибнуть сам. Зимы приходили и уходили. Я думала, этот человек забыл свою клятву. Я видела, что он не только разрешил Сатаки играть с тобой, но и создал все условия для того, чтобы вы всегда были вместе. Он даже велел матери Сатаки с помощью «почти матерей» изготовить этот вигвам для игр, в котором вы играли столько времени. Я была счастлива.

Глупая, как же я сразу не поняла, какую он замыслил подлость! Со временем я разгадала ее, но даже тогда я надеялась, что такой скупердяй, как он, если ты дашь ему много, очень много самых лучших лошадей, забудет свою ненависть ко мне и разрешит тебе и Сатаки поставить собственный вигвам.

– Но, вредя тебе и мне, он еще больше вредил Сатаки, собственной дочери! – сказал я.

– Как будто это имело для него значение! Он не любит ни своих детей, ни своих жен. Всех их он принес в жертву своей ненависти ко мне и моим близким, – отвечала она.

– Я убью его за то, что он сделал с Сатаки! – крикнул я.

– Тогда ты тоже будешь убит.

– Это не имеет значения.

– Но как ты не понимаешь? Ты начнешь кровавую вражду между его родственниками и нашими. И прежде чем она закончится, твой отец и брат, а также твой дядя Птичий Треск, вероятно, будут убиты – у него родственников много, а у нас – мало.

– А как держится Сатаки?

– Она в лагере кайна, ниже по течению реки. Я ее не видела, но слышала, что она во втором вигваме Трех Бизонов, молчаливая и неподвижная, как будто каменная. Ее мать так за нее переживает, что даже заболела.

– И я чувствую себя больным, – сказал я,

– О, мужайся! Сделай все, чтобы переломить свою беду, – ответила мать.

Этим же вечером отец обратился ко мне со следующими словами:

– Мой сын, что сделано, то сделано. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, потеряв свою любимую. Однако ты должен преодолеть свое горе. Лучше всего двигаться и что-то все время делать. Почему бы тебе не пойти против кроу и не попытаться вернуть того жеребца, которого увел от нас Красное Крыло?

– Нет! Я не собираюсь идти против кроу или куда-нибудь еще. Я прошу всех вас оставить меня одного, – отвечал я.

После этого долгое время никто со мной не разговаривал.

Я ничего не делал в течение почти двух месяцев. Только один раз я принял участие в охоте, когда моя мать потребовала мяса и шкур. Я редко выходил из нашего вигвама. Однажды я встретил мать Сатаки. Когда она увидела меня, то заплакала и убежала. В другой раз я встретился лицом к лицу с Черной Выдрой.

– Мерзкая собака, вот кто ты! – бросил я ему.

Он громко расхохотался и прошел мимо. Если бы со мной было оружие, я убил бы его на том же месте.

Мне очень хотелось увидеть Сатаки, и наконец я отправился в лагерь кайна. Я привязал свою лошадь на опушке леса и стал бродить между вигвамами, пока случайно не набрел на два, хозяином которых был Три Бизона. Это были большие вигвамы, стоявшие рядом друг с другом – его клан. Вигвам, в котором он жил сам вместе с некоторыми из своих жен и детей, был украшен изображениями двух больших выдр, нарисованных черной и красной красками. Он был жрецом Солнца, а выдры были его могущественными «тайными помощниками» [36].

Я заметил, что он вышел из вигвама, но меня не увидел. Он хорошо выглядел: высокий, могучего сложения человек, что-то около пятидесяти зим от роду. Шел он медленно, с высоко поднятой головой – было похоже, что вся земля и все, что на ней находится, являются его собственностью.

И, действительно, ему принадлежало многое – двадцать жен, а среди них теперь и Сатаки; пять сотен лошадей; два хорошо оснащенных больших вигвама. Для него охотились молодые люди, доставляли ему мясо и шкуры и пасли его лошадей. Раньше он был великим воином, но теперь он ничего не делал, только ходил в гости да задавал церемониальные пиры. Сердце у него было холодное и жестокое. Одну из жен, которую он обвинил в неверности (как выяснилось впоследствии, напрасно), он сначала обезобразил, отрезав у нее нос, а потом, несколько дней спустя, убил.

И во власти такого человека теперь находилась Сатаки!

Я стоял возле меньшего из двух вигвамов, надеясь, что выйдет Сатаки, надеясь на то, что удастся поговорить с ней. Но что теперь можно сказать? Ничего. Все кончено. Хотя нет, я могу рассказать ей, как я страдаю, и, что лишившись ее, я никогда уже не заведу собственный вигвам.

Наконец она вышла, шла медленно, не смотря по сторонам и не видя меня, тихими и неуверенными шагами. Я заметил, что она очень похудела. Она стала огибать вигвам, и тут я позвал ее:

– Сатаки!

Она повернулась и посмотрела на меня своими большими печальными глазами. О, какими страдающими они были! Затем, не сказав мне ни слова, она накинула на свою голову одеяло и медленно вошла обратно в вигвам.

Я не знаю, как я прошел по лагерю к своей лошади – я ничего не видел и не слышал. Мне было так плохо, что я подумал – я умираю, но не жалел об этом. Моя лошадь сама доставила меня домой и остановилась около нашего вигвама. Я вошел в него и сказал отцу:

– Ты советуешь мне выступить против кроу и постараться отбить жеребца, украденного у нас Красным Крылом, и того, другого, который увел у меня одинокий воин кроу. Хорошо, я пойду.

– И я тоже, – подал голос мой младший брат.

Я думал тогда, что у нас с Сатаки не осталось никакой надежды. Я должен пойти против кроу и умереть, сражаясь против них.

Странным было, однако, то, что мать не стала возражать, чтобы Маство, мой младший брат, пошел со мной. Наоборот, когда отец заявил, что он слишком молод для военной тропы, она настояла, чтобы он присоединился ко мне. Она стала готовить наше снаряжение, в том числе много пар мокасин из толстой бизоньей кожи, ведь наступала зима. По утрам вдоль берегов Большой реки появлялся лед.

Как только по лагерю разнеслась весть, что я собираюсь идти против кроу, многие молодые люди захотели присоединиться ко мне, потому что они знали: хотя я тоже был молод, в сражениях с врагом я уже добился успеха. Было много разговоров о том, что Солнце благоволит ко мне благодаря могущественному Бизоньему Камню, который я всегда ношу на груди.