Айлин Даймонд - Ночной шедевр Страница 22

— Боюсь, что тебе это не удастся при всем желании, — в тон ему ответила Лайза. — Все-таки оркестр играет довольно громко.

Оба опять рассмеялись. Ирвин с деланым самодовольством изучал в зеркале свой новый имидж.

— Отлично смотрятся брюки. Какой-то необычный покрой.

— Это Джекобс — восходящая звезда нью-йорской богемной моды. Продвинутый модельер, автор элитной кожаной одежды для светских вечеров и концертов.

— Не сомневаюсь, я буду в Карнеги-холле самым элегантным, — заявил Ирвин высокомерным тоном.

Лайза ласково тронула его руку.

— Только не вздумай брать с собой камеру.

— Разумеется, нет. У меня сегодня полноправный выходной.

— Повернись, я поправлю сзади.

Пока Лайза расправляла складки, Ирвин не без удовольствия разглядывал в зеркале статного молодого мужчину в безукоризненно выглаженной белоснежной рубашке и идеально сидевших на бедрах тонких черных брюках. Не удержался от комплимента:

— Глазомер у тебя изумительный! Все сидит как влитое.

Лайза отошла и тоже взглянула на него в зеркало.

— Думаю, заказчица останется довольна.

— Да, ты знаешь… наверное, мы поздно вернемся. — Слова Ирвина прозвучали — неожиданно для него самого — ласково и печально.

— Я понимаю. Я помню. — Лайза вздохнула. — Ведь завтра последний, решающий день для создания шедевра.

— Надеюсь, приступим к работе пораньше.

— Хорошо. Надеюсь, у тебя возникнет новая идея.

— На себя я уже не рассчитываю. Но, знаешь, босс дал мне один совет… Вдруг Сандра действительно поможет мне разгадать эту идиотскую шараду?

— Если ты действительно…

Ирвин перебил ассистентку:

— Только не надо опять говорить, что я влюбился в модель, — ладно?

— Хорошо не буду.

Начав, Ирвин уже не мог остановиться. Все тяжкие мысли, передуманные на широком подоконнике, одолели его с новой силой, и он продолжил их вслух, как уже привык, глядя не на Лайзу, а сквозь нее, через нее — в себя:

— Да, меня трясет, меня лихорадит при виде Сандры, безупречной во всех отношениях модели, и я ничего не могу и не хочу с этим поделать, я хочу, чтобы общение с ней длилось и длилось, но, поверь мне, это все потому, что я должен отыскать единственно верный ракурс, поймать главный, неуловимый и волшебный момент…

Громкий хлопок двери прервал неудержимый поток откровений. На пороге возникла Сандра — ослепительная, сияющая, победоносная. Влетела в комнату и замерла в изысканной позе.

— Как вы меня находите?

— Нет слов, — потрясенно произнес Ирвин. — Нет слов.

Ирвину еще не доводилось видеть ее в таком великолепии: радужно переливающееся платье, похожее на дрожащее крыло бабочки, почти полностью открывало плечи и грудь, сверкали бриллиантовые серьги и колье, слепил бриллиантами широкий золотой браслет на тонкой руке — Сандра больше походила на принцессу перед коронацией, чем на меломанку-слушательницу.

— Хороша? — в серебристом голосе Сандры звучали и восторг, и самоирония, и предвкушение заветного похода.

Ирвин кивнул.

— Счастливо сходить на концерт, — сказала Лайза, открывая дверь. — Говорят, классическая музыка облагораживает и освежает чувства. Если они есть.

— На этот счет не волнуйся! — рассмеялась Сандра и под руку с Ирвином переступила порог студии с гордым видом невесты, отправляющейся к алтарю. — Переживания в Карнеги-холле обеспечены по полной программе.

— Боюсь, я там сдохну от скуки, — пробормотал Ирвин, надеясь, что Сандра его не услышала.

Но он ошибался…

12

Карнеги-холл встретил необычную пару шумом рассаживающихся зрителей, робкими голосами настраиваемых инструментов, ароматом дорогих духов, блеском многочисленных бриллиантов и чередой вечерних нарядов.

Ирвин ошеломленно крутил головой, не в силах выразить восхищение громадой зала, великолепным освещением, непривычной атмосферой грандиозной тусовки тонких ценителей искусства.

Сколько интересных лиц, сколько занятных фигур! Изысканно одетые женщины уверенно доминировали над скромным мужским контингентом. Но Ирвин не мог не заметить, что Сандра сразу привлекла общее внимание. Как и то, что он сам своеобразно оттенял потрясающую красоту спутницы.

На необычную пару устремились взгляды из соседних рядов. В этих взглядах без труда можно было прочитать, что рядом с такой красавицей должен был находиться солидный, умудренный жизнью, богатый джентльмен, а не безвестный юнец, тем более в таком необычном, вызывающем наряде. Поэтому Ирвин облегченно вздохнул, когда партер наконец-то погрузился в спасительный полумрак.

Ирвин вжался в кресло, позабыв и о глянцевой программке, и о театральном бинокле.

Внезапно Сандра кошачьим движением положила ему на колено холеную руку и не убирала ее до тех пор, пока не прозвучали первые такты вступления.

Первое отделение открыл концерт для скрипки с оркестром. Исполнитель, наверняка лауреат всевозможных конкурсов, с пышным шлейфом титулов, истово уткнулся подбородком в скрипку и взмахнул смычком.

Ирвин покрепче закрыл глаза, приготовившись честно отстрадать положенные два часа с видом искушенного меломана. Но через пятнадцать минут он уже смотрел на исполнителя не отрываясь.

Казалось, простого человеческого слуха недостаточно, чтобы впитать в себя поток звуков, проникавших так глубоко, мощно и мучительно, как впиваются в волосы мрачные призраки в кошмарном сне. Это стучала кувалдой в дверь та самая Судьба, с которой не спорят. И, зачарованно вслушиваясь в лавину аккордов, так же как недавно всматривался в Ниагарский водопад, Ирвин чувствовал, что его сердце — или душа — то взлетает, то падает вместе со взмахом дирижерской палочки и исступленными движениями рук скрипача-виртуоза.

Но временами сложность музыкального рассказа превышала восприимчивость сознания. Тогда и взгляд отвлекался от сцены. Ирвин начинал замечать то, что творилось недалеко от них. Даже в полумраке зрительного зала нельзя было не заметить, как то и дело мужчины из соседних рядов, открыто предавая великого Людвига ван Бетховена, восхищенными взглядами следили за самой красивой слушательницей.

Вице-королева поднимала глаза — не то к небу, не то к огромной люстре, — не в силах скрыть свои чувства от великой музыки. Прикованные к Сандре взгляды соседей, казалось, служили мощным усилителем энергии излучения, исходившей от нее в минуты успешного соперничества с великим музыкантом. Казалось, она питалась этими взглядами — и осудительными, и завистливыми, и восторженными. Никогда еще Ирвин не видел ее такой счастливой, такой по-королевски торжествующей.