Рене Депестр - Аллилуйя женщине-цветку Страница 31

— Пойдем хлопнем еще по стаканчику?

— Скоро рассветет, — начал я отнекиваться. — Надо ли?

Ужасный лицемер внутри меня вскидывал очи на угасающие звезды.

— Может быть, предпочтете чашечку кофе?

Это уже был голос Глэдис.

— Кофе? Пожалуй…

Пока она готовила кофе на кухне, я сидел в гостиной напротив Лорана, на том самом месте, что и несколькими часами ранее, когда он старался поддеть меня на крючок: «Ты не разлюбил танцы?» Лоран погасил люстру и зажег уютную настольную лампу с колпаком зелено-бутылочного цвета.

— Устал? — примирительно спросил он.

— Да нет, в полной форме. Да и суббота сегодня.

— Можешь выспаться у нас. Есть комнатка специально для гостей.

— Спасибо. Но надо ехать. В девять утра ко мне придет нотариус.

— Какое-нибудь выгодное дельце?

— Нет, просто небольшое наследство. Мадам Бревика Лозанж, ведунья, знаменитая жакмельская мамбо — да ты знаешь ее! — приходилась довольно близкой родственницей моему отцу. Ее похоронили в возрасте ста девяти лет как раз в тот день, когда я приехал. В своем завещании она не забыла и меня: участок земли на девять соток, каменистый, но всего в двух сотнях метров от пляжа!

— Чертов Ален! Да ты и впрямь в рубашке родился.

— В рубашке. И притом ножками вперед.

— А между ножками семь пар яичек?

— Нет, поменьше, — заскромничал я, постукивая пальцами по подлокотникам кресла красного дерева.

— Вы что тут притаились как заговорщики? — проворковала Глэдис, внося с собой аромат свежайшего кофе.

— Мы говорим о счастливой звезде, под которой родился Ален. Очень опасная звезда! Для других.

— Под каким же знаком зодиака? — спросила она.

— Под знаком Девы. Я родился, когда бушевал циклон, в ночь на 29 августа. А вы, Глэдис?

— Попробуйте угадать.

— Рыбы или, может быть, Козерог?

— Не угадали. Я — Лев!

— Вот такому зверю мы отдаем нашу кровь, — шумно вздохнул Лоран.

— Ничего. Зато твоя хребтина цела, — снова парировала она.

Восхитительный аромат исходил то ли от кофе, то ли от ее кофейной кожи. Она наполнила три чашки.

— Вам два куска сахару?

— Один, пожалуйста.

Она с улыбкой придвинула мне горячую чашку.

— Какой чудесный, изысканный кофе, — сказал я, пригубив напиток.

— Слышишь, Лоран? А ты вечно и всем на свете недоволен!

— А что сказал бы Ален о той рюмочке ликера, которую пьют после кофе? Я имею в виду ту узенькую рюмочку, которая…

— А это уж он скажет только мне одной, — остановила она его и обняла меня за плечи обеими руками.

— В таком случае, — сказал Лоран, — я лишний под этой крышей.

Он плеснул горячий кофе в лицо жене и вышел, не обернувшись. Послышались урчание мотора и шелест отъезжающей машины. С тех пор никто на Гаити не знал, куда отбыл известный преподаватель испанского языка Лоран Стерн. В прошлый четверг мы с Глэдис, счастливая и благополучная чета, отметили вместе с несколькими друзьями девятую годовщину того июньского вечера.

Самба для Кристины Мело-Пессо

Тридцать девять, а может быть четыреста тридцать девять, лет назад я решил преподавать французский язык в Сан-Паулу. Учеников я пытался набрать с помощью самой ходкой газеты «Эстадо до Сан-Паулу», куда тиснул следующее объявление: «Молодой пис. и поэт, диплом Париж, универ., даю уроки фр. яз. на дому, также класс, лит-ра. Новейш. педаг. методы». Затем следовал номер моего телефона с просьбой звонить рано утром.

По совету моего «белого» приятеля Альваро я воздержался от первоначального замысла вписать «гаитянский» между «молодой» и «пис. и поэт».

— Иначе тебе никто не позвонит, — сказал он. — Сан-Паулу занимает по расистским предубеждениям среднее место между большими городами США и Гаваной или даже держит первенство во всем Западном полушарии, если взглянуть повнимательнее. Здесь две вещи растут быстрее грибов: вверх тянутся небоскребы, а вниз, в сточные канавы, хлещет расизм. В вашей смешанной супружеской чете у Мими куда больше шансов зарабатывать преподаванием. Ноблес оближ, положение обязывает, говорят французы. У нас белизна обязывает.

Родители, желавшие обучить детишек французскому, быстро и легко договаривались со мной по телефону. Единственным, но зато и забавным затруднением бывали их попытки выяснить, как в точности произносятся мои имя и фамилия.

— Алло! С кем имею честь говорить?

— Ален Рикабье.

— Сеньор Аллах Рикар-Бьер?

— Слушайте по буквам: Альваро, Линс, Елена, Набуко. Фамилия: Рашель, Ингеборг, Кармен, Альваро, Белу-Оризонту… да нет это бразильский город! На конце — опять Елена.

— Доктор Аллен Рикабьере?

— Превосходно!

— Вы очень любезны: Париж — всегда Париж!

— Мерси. Значит, договорились? До встречи.

Однако непринужденность и тонкая веселость сразу покидали меня, как только я приближался к их домам. Если это был особняк, то консьерж в униформе молча указывал мне пальцем на черный вход для прислуги. Даже если бы я напялил на себя мундир губернатора штата Сан-Паулу, я все равно оставался бы для него каким-нибудь разносчиком продуктов. Когда я уточнял цель моего визита, надо мной насмехались с язвительностью и издевкой, как это сделал один горилла, вылитый дзюдоист Кларк Гейбл:

— Значит, вы преподаете французский белым? А я преподаю римское право служакам из ведомства иностранных дел. Еще раз соврешь, и я обломаю тебе руки-ноги. Марш отсюда, карнавальный маркиз!

Происшествия подобного рода случались чуть ли не у каждой двери, в которую я звонил. И если бы я не приобрел кое-каких навыков по борьбе дзюдо в университетском городке в Париже, меня давно бы прибили и никто не пожелал бы собрать моих косточек хотя бы для того, чтобы выточить из них пуговицы на лакейскую ливрею.

Встречал я испытания и помягче, зато не слаще первых, а совсем наоборот. Выхожу, например, из лифта, меня уже ждет на площадке вся семья: папа, мама, будущий ученик. И как по команде, враз, все физиономии скисают при виде «прето», негра, пусть и в накрахмаленной рубашке, но это не парижское шампанское, которое предвкушалось. Мне многократно доставался суровый переходной экзамен, труднейший, неприступный, не разрешающий мне подняться от естественного состояния рассыльного, мальчика на побегушках, до статуса преподавателя языка, на котором разговаривал мэтр Франсуа Рабле.

Звонок от Кристины Мело-Пессо зазвенел рано утром в понедельник. Мими только что ушла. Я тоже собирался уходить. Сняв трубку, я услышал: