Диагноз: влюблённость в ночном отделении - Ксения Амуровна Страница 4

— Доктор! — закричали за дверью. — Три ДТП, поток!

Он закрыл глаза и уронил голову мне на плечо.

— Мы...

— Я знаю, — перебила я, пряча улыбку. — Экстренка. Всё в режиме свидетелей.

— Ночь ещё длинная, — крикнул он, выбегая.

Ага. Самая долгая. И самая сладкая — как те три ложки сахара в кофе, который мы всё-таки выпьем. Когда-нибудь.

Когда дверь ординаторской захлопнулась, тишина ударила по ушам громче любой сирены. Я облокотилась на стол, заваленный бумагами, а Алексей щёлкнул замком. Обычно здесь пишут протоколы, а не снимают стресс, — мелькнула шальная мысль, но мозг уже отключил логику. Он повернулся, и в его взгляде было то же, что и в моих жилах, — адреналин, смешанный с долгожданной разрядкой. Гель для УЗИ на его руках от предыдущего приёма ещё не высох, и от этого он пах мускусом и дезинфекцией, как будто сам стал «пациентом» с этой восхитительной вибрацией.

— Кофе, говоришь? — его голос звучал хрипло, с лёгкой одышкой, словно он только что пробежал марафон по коридору. — Прости, до автомата не дойдём.

Он одним движением сбросил халат. Майка прилипла к груди — я сглотнула, представляя, как эта ткань трескается под моими пальцами, как старая гипсовая повязка. Его грудная клетка поднялась и опустилась быстрей, и я не удержалась: потянулась, чтобы погладить твёрдые мышцы под тканью, чувствуя биение пульса, как будто мерила ему давление пальцами. Но вместо этого он упёрся руками в стол по обе стороны от меня, и вдруг стало ясно: он не торопится. Как хирург, знающий, что операция требует точности. Тут-то я и заметила, как в его кармане торчит стетоскоп — тот самый, что он применяет к пациентам. Господи, это же идея! Мои мысли закружились: а что, если он использует его сейчас на мне? Как «орудие» обследования, но совсем не медицинское. Холодный, металлический — для «прослушки» в самых интимных местах.

— Катя… — губы скользнули по шее, обжигая кожу. Поцелуй вышел мокрым, с привкусом кофе и спешки, который смешивался с моим дыханием. — Я полгода представлял тебя вот такой.

— В ординаторской? — я фыркнула, но голос дрогнул, когда его ладонь легла мне на бедро, пальцы слегка сжали мышцы, посылая искру прямо в центр тела. Я почувствовала тепло от его кожи сквозь ткань джинсов, и вдруг захотелось разорвать этот барьер. — Романтично. Жду предложения в виде медицинской карты.

Он рассмеялся прямо мне в ключицу, воздух пропитался запахом его дезодоранта — что-то древесное и свежее, — и этот звук отдался где-то под рёбрами.

— Думаешь, я не подготовился? — потянул он за резинку моих штанов. Резинка щелкнула по коже, и я вздрогнула от этого звука — простого, но интимного, как шорох медицинских перчаток. — У меня даже презерватив в кармане. Срок годности… эээ…

— Алексей, — я схватила его за ворот, стягивая ближе, чтобы вобрать его запах глубже, — если ты скажешь «вчера истёк», я укушу тебя за яремную вену.

Его пальцы впились в мою талию, ногти слегка царапнули сквозь ткань, и он поднял меня на стол одним рывком. Папки с грохотом полетели на пол, разлетаясь как листья рентгена.

— Не волнуйся. Я чист, как операционная.

— Только без шуток про скальпели, — прошептала я, цепляясь за его плечи, чувствуя напряжённые мышцы под руками, пульсирующие от желания. Но он уже прижался губами к моим, и всё смешное исчезло.

Его поцелуй был как доза лидокаина — сначала резкая сладость, потом оглушающее онемение везде, кроме низа живота. Я укусила его за нижнюю губу, заставив застонать гортанно, как издалека доносится зуммер монитора, а его язык ворвался в мой рот, дразня и требуя, как будто это был первый этап «лечения». Кончик языка кружил вокруг моего, слизывая соль и адреналин, пока я не начала дышать через нос, втягивая его аромат. Руки рвали пуговицы блузки с таким же азартом, с каким мы обычно рвём упаковки со стерильными салфетками. Ткань — враг. Латекс — тоже. Сейчас бы кожа к коже…

Тут он отстранился, глаза блестят, как после удачной операции, но с хитрой усмешкой.

— Подожди-ка, — пробормотал он, и я увидела, как он тянет из кармана стетоскоп — тот прохладный, металлический трубка и диафрагма, что он обычно прикладывает к груди пациентов. — Интересный инструмент для твоей груди, — сказал с сарказмом, но тело уже предвкушало игру.

Он расстегнул мне блузку полностью, стягивая лифчик вниз, и медленно провёл диафрагмой по моей шее — холодный металл оставлял мурашки, как лёд на горячей коже, — вниз, к груди. Внезапно прижал её прямо к моему соску — твёрдому, кружок трения по ареоле заставил меня ахнуть и выгнуться дугой. Сосковый пучок прижался, как будто охлаждали больное место, но вместо боли — пульсация удовольствия.

— Мм... Слушаем сердце, — прошептал он с усмешкой, вращая её круговыми движениями медленнее, потом быстрей, дразня меня, пока я не могла сдержать стон: низкий, приглушённый, от которого горло пересохло. Он добавил рот — губы сомкнулись на втором соске, всасывая его, язык кружа вокруг, пока стетоскоп продолжал «осмотр», и я схватила его волосы, запуская пальцы, ощущая мягкую текстуру.

— Боже, док... Твои «инструменты» — огонь, — выдохнула я, тело извиваясь на столе.

Его другая рука скользнула вниз, разрывая застёжку штанов и трусиков одним движением — звук рвущейся ткани эхом отразился от стен. Пальцы — те самые длинные, ловкие хирургические, с прохладной кожей от геля — нашли мою влажность. Он помазал ими по складкам, собирая влагу, и я услышала тихий влажный звук, как будто проверяли слайды под микроскопом.

— О, док, — простонала я, — диагноз?

Он улыбнулся хищно.

— Трепетание клапанов... Нужна более глубокую диагностику.

И без предупреждения, он сунул два пальца внутрь меня — медленно, но решительно, растягивая стенки, как вводили катетер, но куда приятнее: пальцы согнулись внутрь в крючок, задев G-точку с первого пресса. Я схватила его за запястье, но не остановила — слишком хорошо, как разряд во время реанимации. Кожа сжала его пальцы, влажная и тёплая, и он начал двигать их ритмично — внутрь-наружу, закручивая, пока добавлял третий палец для большего наполнения.

— Чувствуешь? Пульс учащён,— шутил он, большим пальцем кружа по клитору. Меня трясло: каждый толчок пальцев отзывался эхом, мышцы сжимались, и я