Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена Страница 40

Миша находит руками мою грудь. Сминает ее, выкручивает соски.

Постанываем тихо, но почти непрерывно. Громко дышим. И зрительный контакт сохраняем. Нам это важно. Ему и мне.

Однако едва я приближаюсь к пику, Миша издает какой-то протяжный рык и перехватывает инициативу. Не давая мне кончить, опрокидывает спиной на матрас. Нависая, замирает. Смотрим друг на друга, учащенно и шумно дыша. В тот момент визуально секс продолжается. Да, трахаемся зрительно. Это в какой-то мере по эмоциям даже сильнее, чем физический контакт. А уж когда Тихомиров снова входит в мое тело и начинает двигаться, меня точечной волной перебирает. По миллиметру удовольствие пробивает, задерживаясь на доли секунды в каждой клетке и взрываясь там. Только потом дальше, заставляя меня выгибаться и абсолютно бесконтрольно стонать.

— Миша-Миша…

Он так идеально в этот момент двигается внутри меня. Просто идеально. Скорость, угол, глубина проникновения — все совпадает. И я распадаюсь на частички. В этот момент Непобедимый стонет громче меня. Продлевая мое удовольствие, сохраняет темп, пока я не обмякаю. Толчок, второй, третий самый резкий и глубокий, будто он стремится навсегда во мне остаться, стремительное движение назад… Кончает. В этот момент полностью обездвиживает меня, прижимает собой к матрасу так, что тот со скрипом прогибается. Не вижу его лица, перед глазами все еще плывет, но чувствую твердые губы на своих губах, горячий язык в своем рту… Принимаю всю его страсть. А сейчас ведь максимум Непобедимый выдает. Он содрогается и почти кусается. Жестко целует. Как-то рвано и все еще голодно.

Ненасытный…

Утверждает это пару минут спустя. Сначала вроде отпускает меня. Я встаю, иду в ванную, но, едва забираюсь в душ, Тихомиров неожиданно присоединяется. Сводит с ума — губами и руками. Трахает стоя.

— Миша-Миша… — шепчу почти безостановочно.

Бессознательно.

Всем телом дрожу. Каждой своей клеточкой. А после второго оргазма долго сама на ногах стоять не способна. И это на самом деле отличное оправдание, чтобы прижиматься к Мише, обнимать его и… дышать им. Знаю, что это в нашей ситуации неправильно. Даже губительно. Но ничего с собой не могу поделать.

Мне, конечно же, хочется спросить: «Миша, что мы делаем?» Этот вопрос так громко внутри меня кричит. Вот только вслух признать, озвучить, сорвать новые слои плоти — не могу. Этот нарыв еще глубже.

Миша тоже молчит.

Вот и получается, что как только мы расходимся, возобновляется холодная война. Единственное, сразу после близости открытой агрессии не проявляем. Ни я, ни Тихомиров. Он почему-то остается дома. Не понимаю, как проходит его тренировочный процесс. Вообще ничего не понимаю…

Пару часов рисую. Пока Миша снова не появляется в моей комнате.

— Обедать будешь?

Я теряюсь от этого вопроса. Голос не то, чтобы холоднее… Сейчас он нейтральный. Но сама суть фразы звучит как ненавязчивое предложение.

— Да, — выговариваю, как только проясняется сознание. — А что… Что-нибудь приготовить?

Успеваю себя отругать, что даже не подумала об обеде.

— Уже все готово, — сообщает Миша, немало удивляя меня. — Пойдем.

Я даже не спрашиваю, что именно будем есть. Мне все равно. Киваю, поднимаюсь и иду мыть руки.

На кухне обнаруживаю накрытый стол.

— Спагетти? — охают чересчур бурно. — Я думала, ты не любишь.

— Не люблю, — привычно хмурится Тихомиров.

Неужели только ради меня?

— Это самое быстрое, что можно было приготовить.

Конечно. Только поэтому. Понимаю.

Все нормально. Нет повода расстраиваться.

— Ладно… — выдыхаю я, прежде чем скользнуть за стол. Уже взяв вилку и накрутив на зубья спагетти, приподнимаю голову. Тут же встречаемся взглядами. Замирая, незаметно задерживаю дыхание. А потом все же шепчу: — Спасибо.

— Приятно аппетита, — с мрачным видом желает Миша и принимается за еду.

37

Полина

— Не знаю, Алик. Трудно сказать, — шепчу в динамик по дороге в комнату сына. Шепчу, потому что не хочу, чтобы Миша слышал. Но он, конечно же, появляется из своей спальни именно в этот момент. Пронизывает таким взглядом, что в какой-то момент кажется, меня попросту удар хватит. Игнорируя озноб и противоречившие ему волны жара, отворачиваюсь. Тяну носом кислород и продолжаю отвечать: — Да, выходной… Только у меня, как у мамы полуторогодовалого ребенка, не бывает полноценных выходных. Я подумаю и перезвоню тебе. Пока.

— Понял. Жду, — вздыхает Алик, как мне слышится, со сдерживаемым недовольством. — До связи, принцесса.

Убираю телефон, но к Мише не сразу решаюсь повернуться. Совершаю несколько глубоких вдохов и медленных выдохов. А когда оборачиваюсь, в глаза не смотрю.

— Миша, — начинаю достаточно спокойно, несмотря на то, что сердце тарабанит по полной. — Алик зовет меня на ужин. Сегодня, — выговариваю на одном дыхании и, наконец, вскидываю взгляд. Пытаюсь что-то увидеть в его лице… Хоть какие-то эмоции… Но Тихомиров застывает, будто статуя. И даже глаза ничего не выражают. — Ты как на это смотришь? Не против? — добиваю этими вопросами, все еще надеясь на реакцию с его стороны.

Только напрасно. Все напрасно.

Ноль.

Зато у меня болезненной вспышкой взрывается какой-то сгусток. Ползет, как огненная паутинка по всей груди. Трескается на крохотные частицы.

— Не против.

— Значит… — задыхаюсь, не успев договорить. Сглатываю и шумно тяну кислород. — Если я уйду сегодня вечером, все нормально будет?

— Если ты сама этого хочешь — иди, — добивает этот холодный ответ. — Мы с Егором не пропадем.

Наклоняю голову, чтобы не увидел, как глаза набираются слезами.

— Спасибо.

Резко разворачиваясь, вхожу к сыну в комнату. Он еще мирно спит, а я хоть и вижу, что время послеобеденного сна чересчур затянулось, не решаюсь его разбудить. Ложусь рядом на кровать. Убирая с лобика темные кудрявые прядки, осторожно поглаживаю. Дерущее грудь желание разрыдаться усиливается.

Неужели ему правда все равно? А если не все равно, почему так трудно признать это? Сказать, что против и попросить не ходить? Что за человек такой?!

Я не хотела никуда идти. И не хочу. Оставлять Егора невыносимо. Он ведь еще такой маленький. Какая личная жизнь? Не до этого. Но теперь, когда уже спросила, а Миша так легко позволил — пойду!

Решаю — делаю.

Егор спит еще около получаса. После пробуждения мы с ним идем на кухню. Тихомиров не выходит, из чего я делаю выводы, что его дома нет. Ужинаем с сыном вдвоем, но одну большую порцию паэльи с морепродуктами я, конечно же, оставляю на столе. Вместе с запиской, которую прячу под тарелкой. Надеюсь, он найдет ее, когда меня уже дома не будет. Хотя не уверена, что послание в принципе на него сработает.

— Куда ты уходишь? — спрашивает малыш немногим позже, пока я старательно укладываю волосы.

Не для Алика. Для Миши. Хочу, чтобы он увидел, какая я красивая из дома ухожу.

Черт… Это плохо.

Понимаю, конечно же. Но, доведенная до отчаяния, похоже, готова делать глупости.

— С другом одним встречусь. Пару часов с папой побудешь, хорошо, сынок?

— Папы нет, — замечает Егор серьезно.

— Он скоро придет.

— Хорошо.

Больше малыш ничего не спрашивает. Играет своими самолетами. А мне вдруг чудится, что он обижается. Слишком уж тихо себя ведет.

«Да ну… Не выдумывай…», — убеждаю себя.

Продолжая заниматься укладкой, тайком поглядываю на Егора. Он все это время кажется увлеченным игрой. У меня немного отлегает от сердца. Но какое-то тревожное чувство все же остается.

Миша появляется прямо перед моим уходом. Входит в мою спальню без стука. Я не решаюсь сделать замечание, когда он смотрит на меня и как будто мрачнеет. В лице не меняется, глаза всю эту темноту выдают.

— Пойдем, сын, — помогает Егору собрать самолеты.

— Я хочу играть!

— Будем играть. В гостиной.

Подняв коробку, берет малыша за руку.