Лес (ЛП) - Бобульски Челси Страница 10

В промежутке между одним шагом и следующим ощущается отсутствие звука — странное чувство, учитывая, что даже в самые тихие моменты жизни есть звуковая дорожка. Гул электричества сквозь стены. Шёпот ветра, шелестящего листьями, или заставляющего старые балки в нашем доме стонать. Даже звук моего дыхания, входящего и выходящего из моего тела, или звук урчания в моём животе, треск моих костей, мои шаги, шлепающие по земле. Но полная и абсолютная пустота звука — это чувство, к которому я не привыкла, хотя, полагаю, это не должно меня удивлять. Папа сказал мне, что он тоже никогда не мог к этому привыкнуть, а он путешествовал через портал еженедельно более двадцати лет своей жизни.

Я выхожу с другой стороны в каменный вестибюль, освещенный светом факелов. Звук врывается внутрь, как будто кто-то только что щёлкнул выключателем в моём мозгу, который снова включает мои уши. Факелы потрескивают по обе стороны от меня, в то время как по стене справа от меня стекает струйка воды.

— Это место расположено под озером, — объяснил папа, когда мы впервые пришли сюда. — Вот откуда берётся вода.

— Какое озеро? — спросила я.

Он просто покачал головой.

— Неизвестно, — сказал он. — Оно не из нашего мира.

Дядя Джо проходит через портал, и мы идём бок о бок по коридору, наши ботинки шлёпают по мокрому каменному полу. Холл ведёт в большую комнату со сводчатым потолком и тремя рядами деревянных скамеек, изогнутых в форме подковы вокруг помоста у дальней стены. Вдоль стен выстроились старинные палаши, кинжалы и арбалеты. Очень средневековый шик. Другие стражи уже здесь, вместе с посредниками, которые присматривают за ними, как дядя Джо присматривает за мной.

Все остальные стражи того же возраста, что и мой отец, — сорок или старше — за исключением Анайи, двадцатидвухлетней девушки из Индии, которая всегда считает своим долгом улыбаться мне. Есть также обучающийся страж, мальчик из Румынии по имени Валентин, который вместе со своей матерью выглядит как потомок Ван Хельсинга в своей кожаной куртке и вечно хмурым взглядом. Однажды он попытался поговорить со мной об американских фильмах, что-то о Джоне Хьюзе и фильмах с персонажами Brat Pack4, которые были его «любимыми фильмами всех времён», но его мать зашипела на него, чтобы он вел себя профессионально, и он замолчал. Я ни с кем по-настоящему не познакомилась, по крайней мере, недостаточно хорошо, чтобы выйти за рамки неловкого знакомства. Мы же с ними не стоим вокруг кулера после окончания этих встреч. Тем не менее, они кивают мне в знак приветствия, когда я сажусь в задней части комнаты с дядей Джо.

Даже сейчас, почти два года спустя, в их глазах всё ещё стоит жалость, когда они смотрят на меня. Поначалу было приятно знать, что по моему отцу скучают, что другие на каком-то небольшом уровне понимают, через что я прохожу. Но теперь это просто снова напоминает мне о том, что я потеряла, и мне хочется закричать на них, что их сочувствие не помогает. Как я могу рассчитывать даже начать процесс движения дальше, если всё, что они когда-либо видят, когда смотрят на меня — это девочку, которая потеряла своего отца, что вынудило её стать самым молодым стражем более чем за сто лет? Когда они так на меня смотрят, мне просто хочется заползти под кровать и притвориться, что этого мира не существует.

Члены совета входят последними, занимая свои места на возвышении за длинным каменным столом. Я не знаю, сколько им лет, но, в отличие от дяди Джо, у всех волосы белые, а кожа тоньше пергамента, из-за чего она кажется синей, фиолетовой или зелёной, в зависимости от цвета их вен.

Я бросаю взгляд на пустое место слева от меня на скамейке, и я почти вижу папу, сидящего там, выглядящего так же, как в первый раз, когда он привёл меня сюда, вскоре после моего десятого дня рождения.

— Они тоже выглядели такими старыми, когда твой дедушка впервые привёл меня сюда, — прошептал он, заставив меня хихикнуть. — Я был удивлён, что облака пыли не вылетали у них изо рта, когда они говорили.

В то время он уже объяснил мне основы того, кем были эти люди, кем на самом деле был дядя Джо, но я всё ещё была очарована тем, что нахожусь в комнате в компании бессмертной расы людей, которые на самом деле людьми не были. По крайней мере, если ваше определение человека — это тот, кто родился в нашем мире.

И вот один из членов совета, мужчина с длинным крючковатым носом по имени Альбан, стучит молотком по столу, официально призывая собрание к порядку. Он ждёт, пока стихнут приглушённые разговоры в комнате.

— Сегодня у нас есть несколько тревожных новостей, — говорит он. — Два члена нашего совета, Агустус и Селия, из Дома Тара-не, пропали без вести. В последний раз их видели на нашей предыдущей встрече, — он повышает голос, чтобы быть услышанным сквозь внезапный шепот. — На данный момент у нас нет никаких зацепок относительно их местонахождения, но мы расследуем это дело. Любой, у кого есть какая-либо информация об их местонахождении или кто хотел бы помочь в поисках, пожалуйста, свяжитесь с нами после завершения этой встречи. А теперь, страж Бэллинджер, пожалуйста, встаньте и дайте нам свой отчёт.

Том Бэллинджер, страж из Корнуолла, встаёт и перечисляет количество путешественников, которых он отправил домой за последнюю неделю из своего патрульного сектора. Сирел, член совета на дальней левой стороне помоста, записывает его слова в свой гроссбух мерцающими золотыми чернилами. Когда он заканчивает, страж Камали Окори из Нигерии встаёт и делает то же самое.

Я бросаю взгляд на дядю Джо.

— Такое когда-нибудь случалось раньше?

— Что ты имеешь в виду? — бормочет он.

— Два члена совета исчезли вот так?

Он кивает.

— Иногда мы можем потерять счёт времени, забыть, где мы должны быть. Это легко сделать, когда ты живёшь так долго, как мы. Ещё слишком рано беспокоиться. Я уверен, что они где-нибудь найдутся.

Но кожа между его бровями морщится, и он говорит немного быстрее, чем обычно, и я знаю, что он всё равно волнуется.

— Так… ты не думаешь, что это как-то связано с… — слова застревают у меня в горле.

Я не могу заставить их сорваться с языка, но мне и не нужно. Дядя Джо может читать мои мысли, как гадальное зеркало.

— Твоим отцом?

Я киваю. В этом он совсем как папа, всегда знает, о чём я думаю, что чувствую. Я думаю, вы не можете кормить человека из бутылочки или приучать к горшку, не став странно настроенным на него.

— Нет, — говорит он. — Не думаю. Мне очень жаль.

— Всё в порядке.

В любом случае, с моей стороны было глупо надеяться. Подумать, что, может быть, если они найдут Агустуса и Селию, то найдут и моего отца тоже. Это не имеет смысла — я знаю это, — но, если я чему-то и научилась за последние двадцать месяцев, так это тому, что горе и логика обычно не идут рука об руку.

Когда приходит моя очередь встать, я с ужасом обнаруживаю, что мой голос охрип и скрипуч, а глаза горят. Мои мысли снова вернулись к тому месту, где всё, о чём я могу думать, это то, как это несправедливо, о том факте, что я могла уснуть одной ночью, когда папа ещё был где-то рядом, а на следующее утро проснуться без него. Это тёмная, опасная дыра, в которую легко оступиться, но трудно выползти.

Я делаю глубокий вдох, заставляя боль и гнев спрятаться за толстой шлакоблочной стеной отрицания.

— На этой неделе я отправила домой десять путешественников.

Я перечисляю все места и времена, из которых они были — Сан-Франциско, 1923 год; Хэйан-кё, конец 1100-х годов; Фивы, 2300 год до нашей эры, заканчивая парнем из Брайтоншира, Англия, сегодня днём. Царапанье пера Сирела подчёркивает мои слова.

Альбан кивает и машет рукой, позволяя мне сесть обратно и давая право следующему стражу говорить, но я остаюсь стоять.

— Есть ещё что-то страж Пэриш? — спрашивает он, его старый голос скрипуч, как мокрый песок.

— Была проблема с одним из путешественников, — говорю я. — Не уверена, как, но он, казалось, знал о лесе то, чего не знал ни один путешественник, с которым я когда-либо сталкивалась раньше.