Лес (ЛП) - Бобульски Челси Страница 11

— Например?

— Как работают порталы, что влечёт за собой моя работа в качестве стража и тому подобное.

Альбан наклоняет голову, размышляя.

— В этом нет ничего необычного. Есть много семей, которые до сих пор передают рассказы о лесе в устных традициях, даже в эти дни. Большинство считает, что это басни, произведения художественной литературы, но иногда ребёнок будет заглядывать глубже в истории и искать пороги для себя.

— Да, но он был в лесу не только для того, чтобы полюбоваться пейзажем, — говорю я. — Он хотел использовать пороги, чтобы перейти в другое время.

Одна из белых пушистых бровей Альбана изгибается, как гусеница.

— Ты знаешь, куда он хотел пойти?

— Нет, но думаю, он собирается попробовать ещё раз.

Остальные члены совета садятся немного прямее.

Альбан прищуривает глаза.

— У тебя есть основания думать, что этот парень представляет угрозу выживанию леса?

Я думаю о том, что сказал дядя Джо, насколько опасным может быть для совета принудительное закрытие порога. Как это могло бы открыть гигантскую дыру, через которую могли бы появиться сотни путешественников. А потом я думаю о парне — Брайтоншире. Бледность его кожи и тёмные круги под глазами. Он выглядел так, словно не спал несколько дней.

Я уже всё потеряла.

— Страж Пэриш? — подначивает Альбан.

— Я не уверена.

Он вздыхает.

— Позволь мне вместо этого спросить тебя вот о чём: как ты думаешь, сможешь ли ты справиться с этим парнем самостоятельно, или тебе нужно, чтобы совет искал другие способы контролировать ситуацию?

Я впиваюсь ногтями в ладони. Хотела бы я сказать, что это было из-за какой-то крайней уверенности в своих способностях, которым я отвечаю.

— Нет, в этом нет необходимости. Я справлюсь с этим.

Но именно образ этих зелёных глаз, сверлящих меня с той же безнадёжностью, которую я вижу каждый раз, когда смотрюсь в зеркало, заставляет меня сказать это. Я не уверена, какими были бы другие средства контроля, если бы они сразу перешли к закрытию порога, или если бы они что-то сделали с Брайтонширом. Если бы они нашли какой-нибудь способ заставить его — я не знаю — исчезнуть или испортить его воспоминания. И хотя у меня нет причин беспокоиться о том, что случится с ним, с парнем, который жил за сотни лет до моего рождения, я беспокоюсь.

Альбан кивает.

— Очень хорошо. Я ожидаю ещё одного полного отчёта о ситуации на следующей неделе.

— Да, сэр, — говорю я, садясь обратно.

Ещё два стража дают свои отчёты, а затем Альбан закрывает собрание, ударив молотком во второй раз.

Дядя Джо молча идёт со мной обратно через портал в мою часть леса. Солнце теперь ещё ниже над горизонтом, шар оранжевого пламени, вертикально разрезанный стволами деревьев, как будто один из нас — солнце или я, не знаю, кто именно — заперт в клетке.

— Сообщи, если этот парень доставит тебе ещё какие-нибудь неприятности, — говорит Джо.

— Хорошо.

У меня внезапно сводит живот, и я поворачиваю голову к тропинке справа от меня. Инстинкт подсказывает мне, что другой путешественник будет ждать возвращения домой, а мой инстинкт никогда не ошибается. Это просто ещё один бонус к тому, чтобы быть стражем. Инстинкт — это первобытное побуждение, которое эволюция никогда не воспитывала в нас.

Дядя Джо следует за моим взглядом, и начинает исчезать точно так же, как скамейка и уличный фонарь, которые он наколдовал, исчезли ранее.

— Лучше покончи с этим, — говорит он, когда одна сторона его лица развевается на ветру. — Двадцать минут до захода солнца.

* * *

Поиск путешественника не занимает много времени. Мужчина, стоящий передо мной, средних лет, с густыми светлыми волосами, убранными с лица, в простом и чистом двубортном костюме с широкими лацканами. Скорее всего, начало 1990-х, хотя в костюмах всегда труднее сказать наверняка. Они не так уж сильно изменились за последние пятьдесят лет.

Он тяжело дышит. Трёт ладонями глаза, шепча по-французски:

— Ce n’est pas le cas, ce n’est pas le cas… Этого не происходит, этого не происходит…

— Простите, месье, — мягко говорю я, морща лоб от привычного беспокойства.

Он опускает руки, встречаясь со мной взглядом.

— Êtes-vous perdu? Вы заблудились?

— Да, — отвечает он, но, когда я подхожу к нему, он отступает. — Оставайтесь на месте! — кричит он торопливо на французском. — Не двигайтесь.

— Я здесь, чтобы помочь.

Он сворачивается калачиком, обхватив колени руками. На мгновение мне кажется, что его сейчас стошнит. Вместо этого он рыдает.

— Было темно, так темно…

Я хмурюсь. Солнце садится, но его свет всё ещё пробивается сквозь деревья, окрашивая дорожку в золотисто-коричневый цвет. Здесь есть тень, но не темно, и этот человек никак не мог провести в лесу всю ночь. Я чувствую путешественников, как только они переступают порог. Моё тело гудит, и мои ноги несут меня к ним.

— Каково это? — однажды я спросила папу. Мы сидели на перевернутом бревне, жуя тропическую смесь и кусочки яблока, которые мама упаковала для нас. — Для путешественников?

— Дезориентирует, — сказал он. — Лабиринт вертикальных перекладин и бесконечный зелёный потолок. Каждый поворот выглядит одинаково. На каждой тропинке есть их следы, даже если они уверены, что никогда раньше не ходили по этой тропинке. Чем больше времени они проводят здесь, тем больше теряют себя.

Я кивнула, как будто поняла, но правда заключалась в том, что я никогда не чувствовала себя дезориентированной в лесу. Я всегда знала, куда иду, где я была. Я знала тропинки так, как будто они были запечатлены в моём мозгу. И так происходит до сих пор, даже когда они меняются, даже когда старый порог закрывается навсегда, а на его месте появляется новый. Я никогда не терялась здесь.

Я держу в уме папино объяснение, пытаясь сопереживать тому, что переживает француз, надеясь, что сочувствие отразится на моём лице и в моей позе, когда я подойду к нему. Но он смотрит на меня так, словно видит дурной сон, а я — монстр, преследующий его.

— Месье, — начинаю я снова, — откуда вы родом?

— Я возвращался в офис с обеда, — бормочет он, больше себе, чем мне. — Я был в центре города. Как я здесь оказался? — он хлопает себя ладонью по лбу. — Как я здесь оказался?

— Пожалуйста, сэр, мне нужно, чтобы вы сохраняли спокойствие. Я помогу вам найти дорогу обратно…

Я тянусь к нему, но он шлепает меня по руке.

— Нет! — кричит он. — Где я нахожусь?

— Скажите мне, откуда вы пришли, — говорю я, — и я скажу вам, где вы.

Он насмехается над моими расспросами. Сильный ветер шелестит листьями над головой, заливая нас солнечным светом. Мгновение спустя ветер стихает. Листья оседают, окутывая человека густой тенью. Его глаза расширяются, когда он осматривает окружающие его деревья.

— Нет, нет, нет, нет…

Он выбирается из тени.

— Месье, — говорю я очень медленно, очень спокойно. — Скажите мне, откуда вы, и всё это закончится.

— Откуда мне знать, что я могу тебе доверять?

— Разве я не выгляжу заслуживающей доверия?

Он крепко зажмуривает глаза.

— Пожалуйста, — говорю я. — Всё, что вам нужно сделать, это довериться мне, и вы отправитесь домой. Я клянусь в этом.

Он перестаёт дышать, и на мгновение я начинаю беспокоиться, что он сейчас потеряет сознание. Затем открывается один глаз, за ним другой.

— Париж.

— Какая улица?

В Париже есть три активных порога, причём пороговые значения гораздо чаще встречаются в старых городах.

— Улица Мазарини, — говорит он. — Вот где я живу. Но я шёл по улице Пренсес, когда каким-то образом оказался в этом богом забытом месте.

— Хорошо. В каком году?

Он прищуривает глаза.

— Странный вопрос.

— Удивите меня.

— 1993.

Я улыбаюсь про себя за то, что угадала правильно.