Полина Олехнович - Борщевик. Без пощады, без жалости Страница 10

Ее крики заглушает вой скорой помощи. У метро столпились люди — очередная жертва борщевика заливает кровь равнодушный асфальт. Кто следующий? Какой-нибудь случайный прохожий, кто-нибудь из друзей, из знакомых, родных? А может быть я сама?

Дома аккуратно протираю одежду и подошвы сапог водой с уксусом: семена борщевика могут оказаться в складках одежды, на обуви. Квартира — уже не крепость.

Оглушает волна одиночества. Ни топота детских ног, ни звонкого тоненького голоска. И Петя так далеко, и уже, вроде бы, не мой.

Не знаю, какие связи он задействовал, сколько денег заплатил, но в эвакуационном детском лагере нашлось место и для Ярославы. Правда, только на две недели, а потом нужно снова заплатить крупную сумму.

Проскакивает мысль: «А как же те дети, которые не смогли попасть в эвакуацию?» Но смущение от неожиданного везения быстро проходит. Жизнь родного ребенка и вопросы морали несоизмеримы. Со двора доносится детский крик. Это сейчас такая редкость — дети на улице. Я выглядываю в окно. По асфальтированной площадке перед домом топает малыш полутора лет, тащит на веревочке машину. Игрушка все время переворачивается, мальчик долго устанавливает ее в правильное положение и недовольно кричит. Голова малыша и половина лица завязаны какой-то тряпкой, видимо, вместо защитной маски.

Ну и дела! Кто это додумался отпустить ребенка одного? Я высматриваю поблизости непутевую мамашу, но безрезультатно. Там, где кончается асфальт, непролазные заросли борщевика. К моему ужасу малыш направляется именно туда. Хватаю куртку, кое — как завязываю маску и через три ступеньки бегу на улицу. Только бы успеть! Когда я выскакиваю из подъезда ребенок всего в полуметре от растений — убийц.

— Стой! — кричу я во весь голос. Мальчик вздрагивает, останавливается и поворачивается в мою сторону. В его огромных глазах недоумение. Я подхожу ближе.

— Где твоя мама?

— А-а, во, би-би, — говорит малыш на своем языке, показывая мне машинку. Может его родители погибли? Что же делать? Я растерянно оглядываюсь по сторонам.

— Давай-ка зайдем ко мне домой, а потом поищем твою маму, — с этими словами я осторожно беру ребенка на руки.

В моей квартире мальчик ведет себя как хозяин. Сразу устремляется на кухню, и за обе щеки начинает уплетать бутерброды, которые я приготовила себе на ужин. Шакира недоверчиво обнюхивает нежданного гостя.

— Бабака, ав-ав, — произносит малыш с набитым ртом. Он явно из неблагополучной семьи или беженец: тонкая кофта вся в пятнах, на ногах ободранные ботинки явно не по размеру. Такая одежда явно не защитила бы его от зеленых мутантов.

— Что же мне с тобой делать? — вздыхаю я. Мальчик слезает с табуретки, в задумчивости останавливается посреди кухни, кажется, что он тоже размышляет над своей судьбой. Но вдруг на полу у ног парнишки появляется лужица.

— Ах, вот оно что… описался.

Я нахожу старые вещи Ярославы и надеваю на малыша, повязываю его голову своим платком, надеваю защитную маску. После этого мы отправляемся в ближайшее отделение милиции.

На самом деле никакое оно не ближайшее. Приходится пройти километра два. Большую часть пути я несу ребенка на руках.

Кратко объясняю ситуацию участковому. Он развязывает мальчику платок и маску, внимательно рассматривает его лицо.

— Опа, а я знаю этого юношу! Светлана Владимировна, взгляните-ка, кто к нам пожаловал, — обращается милиционер к полной женщине в форме.

— Ой, опять Кузнецовы запили. Ёлки-палки! Это ж надо, совсем за ребенком не следят. Надо лишать родительских прав. Все, так дальше не пойдет, угробят парня. Участковый кивает в знак согласия.

— Ну, детеныш, пошли со мной.

Мальчик как обезьянка вцепляется в меня руками и ногами. Вместе с женщиной мы уговариваем и отцепляем мальчугана. Наконец, он сдается. Большие голубые глаза полны слез.

Я возвращаюсь домой с тяжелым сердцем. Такие родители не то что об эвакуации побеспокоиться, они смертельной опасности родное чадо подвергают. Остается надежда на государство. Маленькая такая надеждочка.

Глава 7. Просто знакомые

«Слыхала, рабочие часы урезают?!» — не успев выйти на смену, набрасывается на меня охранник. Так, мы с ребятами называем для простоты инструкторов по персоналу. На самом деле, первостепенная задача этих нелегально подрабатывающих военных майоров, слежка за работниками кофейни, в том числе и за админами. Внутренняя безопасность компании.

— Да, уже знаю. Меньше работы — меньше де-е-е-нег, — я охочусь за огромной толстой мухой.

— А смысл работать при таком раскладе? Да сядь ты, попей кофейку, — кипятится Олег, мой самый любимый из инструкторов по безопасности. Аккуратный, педантичный, хваткий, по-ребячьи любознательный и настырный, не смотря на возраст, звание, семью, сохранивший внутреннего ребенка с безудержно рвущимся наружу блеском в глазах.

— Угу, сейчас, — замахиваюсь скрученной газетой… Бац! Жирная тушка мухи падает на пол, — Ура! Попала! Пятнадцатая! Сажусь за стол с торжествующим видом.

Через пять минут мы вдвоем, вооружившись скрученными газетами, гоняется за жужжащими как вертолеты мухами по пустым залам кофейни. Олег в костюме, при галстуке, я — с гордым бейджиком администратора. Когда заходят редкие посетители, мгновенно делаем серьезный важный вид, как и положено мелкому начальству.

— Откуда их столько? — недоумевает охранник — инструктор.

— Ну, может крыса где-то сдохла, в ней червяки завелись, из них мухи вылупились, — иронизирую я.

— Надо кому-то сообщить. Нашествие борщевика, нашествие мух… Нужно найти эту крысу, — Олег воспринимает мои слова серьезно, но уже через минуту заговорщицки спрашивает, — ты сколько убила? У меня пять.

— А у меня двадцать две.

В конце смены я делаю необходимые отчеты и с грустью смотрю на полупустые витрины — проблемы с продуктами уже налицо.

— Значит так, — по военному командует Олег, — запиши в журнале передачи смен, сколько ты убила мух за свою смену — завтра сравним.

Выйдя на улицу, я бросаю взгляд в огромное окно кофейни. На ярко освещенном фоне отчетливо видны ребята, работающие в ночь. Пытаюсь вспомнить, кто же сказал, что общепит затягивает как наркотик. Кофейня становится твоим домом, персонал — семьей, работа полностью овладевает мыслями… Олег машет мне на прощание свернутой газетой и широко улыбается. Взаимная симпатия, долгие разговоры на личные темы — я думаю, между нами могло бы что-то быть, но никогда не будет. У него жена и двое детей. Для меня это табу.

Самое неприятное, с чего может начаться мое рабочее утро — это звонок генерального директора — тридцатипятилетней миловидной, изящной женщины с ледяными глазами, которая умудряется держать в страхе всю компанию.