Ева Никольская - Красавица и ее чудовище Страница 10

— Кама! А, Кама? Может, тебе примочку какую-нибудь на синяк сделать? А то смотреть на тебя больно, — сказала я, потянувшись к опустевшему наполовину кувшину, чтобы подлить себе вина.

От моего громкого окрика Ринго дернул ушами, приоткрыл глаза и, укоризненно посмотрев на меня, что-то возмущенно просвистел… гм… носом. Выглядело это очень забавно и я, не сдержавшись, хихикнула. Теперь в сонных оранжевых очах появилось мученическое выражение сродни "Имей совесть, а?". Искомая черта резко проснулась в моей душе, и, прихватив с собой полную кружку вместе с тетрадью Арацельса, я направилась к брюнету, который занимался детальным изучением пола у себя под ногами. Сосредоточенно так, вдумчиво… будто пытался отыскать великий смысл бытия в рисунке каменных плит. На мое предложение он так ничего путного и не ответил. Неразборчивое бурчание себе под нос не в счет. Когда я перебралась со скамьи на широкий подлокотник его кресла, парень поднял голову и вопросительно на меня посмотрел.

— Лечить тебя буду, — доверительно сообщила я и тихо засмеялась, пронаблюдав, как он испуганно шарахнулся в сторону. — Да ладно, шучу, шучу… Что же ты такой дерганый? Хотя, если честно, лед приложить не помешало бы, а то глаз уже заплыл наполовину.

Пострадавший орган зрения мрачно сверкнул из черноты своего окружения и нервно моргнул.

— Не надо, — ответил Кама и, видя, что я продолжаю вопросительно смотреть на него, расщедрился на еще одну дико информативную фразу. — Само пройдет.

На такое оптимистичное заявление я скептически хмыкнула и, спрятав недоверчивую улыбку за большой кружкой, принялась устраиваться на новом месте. По ширине подлокотник переплюнул даже скамейку, стоящую возле стола.

Это ж какие надо иметь руки, чтобы локти на такой "плацдарм" класть? Хотя какое мне дело, может у Хранителей болезнь такая… профессиональная. Гигантомания называется. Они же за Равновесием миров следят. Вот и мнят себя фараонами*. Удивительно, что сфинксов с саркофагами по углам комнат не наставили.

Косые взгляды соседа я благополучно игнорировала. Ничего, потерпит мое общество. Сам сюда привел, вот пусть и наслаждается. А кричать ему через всю комнату я не собираюсь. Просто из жалости к спящему Ринго. Пусть себе отдыхает малыш. Он сегодня стресс перенес: гонку с препятствиями и неравное сражение за подгорелую тетрадь.

Кстати, о ней…

Вытащив из-под мышки свой подарок, я положила его на колени, бережно погладила по белому переплету, затем открыла первую страницу и, отхлебнув вина, прочла про себя вступление из шести коротких строк:

Я словно пепел на ветру.

С утра очнулся, в ночь умру.

Но будет снова пробужденье…

Так день за днем, за годом год

То я огонь, то синий лед.

С самим собой веду сраженье.

Н-да… если красноглазый о себе эти стихи слагал, то жизнь его калейдоскоп противоречий, не иначе. Хотела бы я на них посмотреть. Впрочем, а что мне мешает? С такими мыслями, я перевернула белый лист и продолжила изучение ровных строчек, написанных немного размашистым, но довольно симпатичным почерком. Некоторые слова были зачеркнуты, над ними размещены другие. Но все это больше походило на авторскую задумку, нежели на небрежность. Тот, кто вел эту тетрадь, относился к ней с большой любовью. И для того, чтобы почувствовать это, мне было достаточно всего раз взглянуть на нее. Взглянуть сейчас, после того, как она стала моей.

Хм… Как странно…

Чем дольше я смотрела на исписанный чернилами лист, тем сильнее убеждалась в том, что фраза о вложенной в Дар душе, действительно, не игра слов. Я как будто соприкоснулась с чем-то живым, полным мыслей и чувств… чужих чувств. Они пугали и завораживали, увлекая в таинственную темноту неизвестности. Пальцы непроизвольно заскользили по гладкой бумаге. Подушечки приятно закололо, а по руке разлилось согревающее тепло.

— Может, хватит уже любоваться на нее, Катя? — вывел меня из задумчивости голос Камы. Мрачный такой голос, с плохо скрываемыми нотками раздражения.

Очнувшись, я обнаружила, что не читаю тетрадь, как планировала, а нежно поглаживаю ее, исследуя на ощупь. Тьфу… хорошо еще, что на вкус не попробовала. Совсем бы опозорилась. Ну, а собеседник чем недоволен? Сидит, как ворон нахохлившийся, глаз горит, сигнализируя о плохом настроении владельца, второй тоже не отстает, активно сверкая из-под опухшего века цвета перезрелой сливы. Красавец просто! И боевые шра… то есть синяки присутствуют, и сумрачное настроение до кучи. И всему этому, похоже, причиной являюсь я. Хм… что-то меня не радует такой вывод.

— Очень занимательно, — передернув плечами под его тяжелым взглядом, пробормотала я. — Красивые стихи.

— Не сомневаюсь, — сказал он и, поджав губы, отвернулся.

Ну, замечательно! И что мне с этим индюком надутым делать? Не объяснять же ему, что на обиженных воду возят? Он ведь шуток не понимает.

Пока я пыталась решить, как лучше поступить, чтобы не вышло ссоры, парень сидел с гордым видом и смотрел на посапывающего на столе зверька. Почему именно парень? Не знаю… На лицо они с Арацельсом ровесники, но блондин определенно старше, это чувствуется во взгляде, в движениях — во всем его облике. Неуловимый налет опыта прожитых лет? Определенное состояние души? Понятия не имею. Да и душу свою он мне не изливал. Просто ощущение такое и все. Ведь я не интересовалась их возрастом, а зря. Большое упущение. Следует срочно исправить. Тем более, сидим мы так в полной тишине уже минут пять: я мелкими и редкими глотками пью вино, а черноволосый Хранитель продолжает изображать из себя застывшее изваяние и не делает никаких попыток начать разговор.

— Кама, а сколько тебе лет?

Молчание.

— Сколько лет, спрашиваю, — легонько толкнув его в плечо, повторила я. — Или это страшная тайна, покрытая мраком?

— Пятьдесят восемь, — нехотя отозвался он.

— Сколько?! — от такой новости я чуть кружку на себя не опрокинула.

Ринго недовольно пискнул, приоткрыв один глаз. Но тут же снова опустил веко и, сладко зевнув, продолжил прерванный моим воплем сон. А собеседник (завидую его выдержке) даже ухом не повел. Сидит себе в каменном кресле с каменным лицом. Хоть портрет рисуй, все равно не шевелится. А так, глядишь, и польза будет.

— Сто тридцать по меркам второго мира, там самые короткие года. А по принятой у вас системе времяисчисления — двадцать девять, — пояснил парень.

— О! — я вздохнула с облегчением и на радостях выпила еще несколько глотков. Думаю, это последняя порция вина на сегодня, а то что-то я чересчур бурно реагирую на получаемую информацию. Ни к чему это. Выражение полной непробиваемости на лице куда выигрышней. А в сочетании с черным юмором так и вообще убойная сила. — А сколько Арацельсу?