Чудесная чайная Эрлы (СИ) - Корсарова Варвара Страница 11

– Да... знаю, – прошептала я севшим голосом.

Закон нашего королевства основан на презумпции вины. Это значит, что в лапы судейских лучше не попадаться – тебя так или иначе обвинят, и выкрутиться очень сложно. Особенно если у тебя нет денег на умелого стряпчего.

– Завтра к вам придет городской поверенный. Но он – человек бургомистра, а господин Снобс вам не благоволит.

– У бургомистра были с Бельмором общие делишки. Он имеет долю во многих его предприятиях. Теперь, когда Бельмор вышел из игры, Снобс захочет заграбастать его часть, – рассуждала я вслух. И встрепенулась: – А где был бургомистр, когда случилось нападение на Бельмора?

– В ратуше. Встречался с советниками и просителями. Его видели человек двадцать. Нет, Эрла. Как бы вам ни хотелось обвинить бургомистра, он непричастен. По крайней мере, напрямую. Нанял ли он преступного витамага? Бургомистр опаслив и осторожен, а говорят, «доверишь тайну – доверишь жизнь». И, сдается, бургомистр больше потеряет, чем получит в случае смерти партнера. Бельмор все оставил жене, а она делиться не захочет.

– А его жена...

– У нее тоже есть алиби. Эрла, я сделаю все, что смогу. Но и вы не падайте духом. Завтра я передам вам свод законов. Отмечу те, что вам следует хорошенько изучить. Больше я ничего не могу вам сказать – меня связывают обязательства.

Комиссар со стуком опустил кружку на стол, как бы ставя точку.

– Посетители к госпоже Ингольф! – громко сообщил надзиратель.

К решетке торопливо подошли два самых дорогих для меня человека. Я не сдержала радостного упрека:

– Алекса! Петер! Ну наконец-то!

Алекса озиралась, брезгливо оттопырив нижнюю губу. Ей уже приходилось бывать в полицейском участке в качестве мелкой нарушительницы, и она считала, что знает все местные порядки. Однако ей было сильно не по себе.

Странно было видеть элегантного Петера в обшарпанном тюремном помещении. Мой друг держался с достоинством, но заметно волновался: без конца поправлял галстук, карие глаза под круглыми очками встревоженно помаргивали.

Когда мои друзья увидели, что я коротаю время в обществе комиссара, закусывая пирожками и сыром, их лица вытянулись от удивления, и выглядело это столь комично, что я фыркнула.

– Эге, подруга! Да ты времени зря не теряешь, – сказала Алекса. – И чего, спрашивается, мы неслись к тебе сломя голову? Тебе и без нас тут хорошо.

– Не особо-то вы неслись.

– Нам пришлось оставаться в чайной, пока «клопы»... простите, комиссар... пока полицейские шарили по всем ее углам.

– Добрый вечер, комиссар Расмус, – поздоровался всегда вежливый Петер. – Я Петер Грюн. Мы пришли навестить нашу подругу. Но надеемся, что вы разрешите нам увезти ее домой.

– Добрый вечер, господин Грюн, – комиссар поднялся и вышел из камеры. – К сожалению, это невозможно. Госпожа Ингольф останется тут. Если вы принесли ей передачу, оставьте у надзирателя для досмотра. Сейчас можете провести с госпожой Ингольф двадцать минут.

– Комиссар, что вы делаете для того, чтобы Эрлу отпустили? – не отставал Петер. – Она ни в чем не виновата, это ясно как день. Все жители города готовы за нее поручиться.

– Боюсь, факты не на ее стороне, господин Грюн. Но мы разбираемся, – комиссар отвечал без каких-либо эмоций.

От досады я сжала пальцы в кулаки: минуту назад Расмус болтал со мной как друг, но теперь опять превратился в полицейского. В его голосе не слышно ни капли участия, а в его взгляде нет ничего, кроме безразличной отстраненности.

– В топку факты! – выругалась Алекса. – Не будьте ослом, комиссар. Ее единственная вина в том, что она сказала Бельмору пару ласковых, а потом сидела в лавке, пока какой-то чокнутый залетный витамаг разделался с Бельмором. Кстати, за каким дьяволом старикана понесло на Ржавый пустырь? Это не то место, куда ходят свежим воздухом подышать.

– Мы разбираемся, – все так же холодно повторил комиссар.

Стало ясно, что из него больше ничего вытянуть не удастся. Расмус коротко кивнул на прощание и ушел.

Алекса уселась на скамью рядом со мной, взяла пирожок и покачала головой:

– Комиссар принес тебе еды? Какой клоп его укусил? Да еще сидел и болтал с тобой, как дружок разлюбезный!

– Не знаю. Он был весьма обходителен.

– Эрла, тебе не стоило разговаривать с ним без поверенного, – нахмурился Петер.

– Где я его возьму? Ко мне приставят защитника, но все местные поверенные не смеют ослушаться бургомистра, и если Сангвинию вздумается отправить меня за решетку, то так и будет. Бургомистр мстителен, он не забыл, как моя бабушка публично его отчитывала.

– Я напишу в столицу, и к тебе приедет лучший поверенный из королевской гильдии защитников.

– Петер, не надо. Это стоит немалых денег, а у меня... – я осеклась. Конечно, Петер будет предлагать оплатить услуги поверенного. Как же это неловко! Но сейчас не до щепетильности, и гордость в моем положении – помеха.

С Петером мы дружим с детства. Я училась с его сестрой Полли в пансионе, наши кровати в дортуаре стояли рядом. Когда Петер приходил проведать сестру, мы втроем играли в саду, в вольный день я приглашала их к бабушке на обед или проводила время с их семьей в большом красивом доме.

Полли выросла в заносчивую и капризную девушку, наши отношения охладели, но с Петером все сложилось иначе – наша дружба окрепла.

Мы сбегали бродить по Ржавому пустырю или ловить рыбу в Угольном пруду, копались на свалке возле завода в поисках стеклянных шариков, помогали друг другу с уроками и вместе читали книги в шалаше на дереве в его саду.

Позже я учила Петера, как завоевать симпатию понравившейся ему девушки, а Петер утешал меня, когда Людо, красивый и надменный сын местного ветеринара, перестал приглашать меня на прогулки возле конюшен.

Сестра Петера три года назад вышла замуж и уехала в столицу, отец Петера отошел от дел, переселился к дочери и передал сыну надзор за бумагопрядильным заводом и ткацкими мануфактурами.

Дела у Петера шли хорошо, он был предприимчив, серьезен и умел внушать уважение. Его выдвинули в Совет промышленников, и он рассчитывал войти туда к концу года.

Петер не раз предлагал помочь мне деньгами, но я наотрез отказывалась. «Дружба замолкает, когда говорят деньги», любила повторять бабушка.

Я слишком дорожила дружбой с Петером и не хотела ставить ее под угрозу.

Но Петер не сдавался. Он даже предложил мне выйти за него замуж.

Делал предложение два раза. Первый раз – через неделю после того, как умерла бабушка и я не знала, за что браться и как жить дальше.

Помню, его слова застали меня врасплох; поначалу я решила, что это шутка и неуместно рассмеялась – впервые за дни после похорон. Петер покраснел, как рак. Я прикусила язык и смешалась. Забормотала извинения, поблагодарила друга и отказалась. Петер сжал кулаки и перевел разговор на другое.

Второй раз Петер заговорил о браке год назад, когда начались проблемы с Бельмором и налогами, и в тот раз был настойчив и уверен. Он приводил разумные доводы, почему брак будет выгоден для обоих.

Пришлось провести с ним обстоятельную беседу, во время которой я чуть не умерла от смущения.

Конечно, Петер любил меня, и я его любила, но не так, как должно супругам любить друг друга.

У Петера сильно развито чувство долга, и он до сих пор видел во мне девочку, которую должен оберегать и защищать, как старший брат. Но мне не нужно было его самопожертвование, и я не могла представить его своим мужем.

Мы разговаривали долго. Петер поначалу упрямился, но понял мои доводы и пообещал, что больше руку мне предлагать не станет. Я была уверена, что сердце его не разбито; пожалуй, он даже почувствовал облегчение. Но с месяц после этого мы встречались, испытывая мучительную неловкость. Однако наша детская привязанность оказалась сильнее, и вскоре все вернулось на свои места.

В глубине души я надеялась, что Алекса и Петер поймут, что они созданы друг для друга. Но пока страстью между ними и не пахло. Я оставалась связующим звеном между друзьями. Петер не замечал красивых карих глаз Алексы, морщился от ее грубого языка, а Алекса считала Петера чистоплюем и папенькиным сынком.