Белая ведьма для алого дракона - Рина Мадьяр Страница 12

— Ох, не может быть! — притворно ахнула Кларисса. — Герцогиня, вы бы не стали так низко падать? Хотя, отчаяние делает людей неразборчивыми. Боязнь не угодить Эррону, показаться нелепой на фоне нашей Беллы.

Их слова лились, как яд. Собравшиеся у дверей старшие слуги перешептывались, бросая на меня испуганные или осуждающие взгляды.

Публика была готова поверить красноречию Изабеллы и Клариссы.

В этот момент в дальний конец зала буквально втолкнули маленькую, перепуганную фигурку в простом платье служанки. Это была Мэри.

Лицо её было заплаканным, она дрожала как осиновый лист, едва держась на ногах. Два крепких слуги из охраны Годрика стояли по бокам.

— Нашли, герцогиня, — громко и жестко произнес Годрик, шагнув вперед. Его голос заставил всех замолчать. Он подошел к Мэри, его взгляд был как раскаленный добела металл. — Говори. Правду. Кто велел тебе испортить гобелены?

Мэри всхлипнула, ее глаза метались между мной, Изабеллой и грозной фигурой Годрика. Она открыла рот, но выдавила только:

— Я… я не хотела… Мне сказали… Герцогиня… она…

— Враньё! — грянул Годрик, и его крик заставил Мэри вздрогнуть и присесть на корточки. Он наклонился к ней, его лицо было страшным в своей холодной ярости. — Ты осмелишься обвинить герцогиню Ашборн в твоем подлом вредительстве? Глаза в глаза! Кто дал тебе ведро? Кто сказал, где лежат гобелены? Кто пообещал золото или угрожал? ГОВОРИ!

— Объясните, что за шум вы здесь подняли.

Голос прозвучал негромко, но с такой неоспоримой властью и ледяной силой, что все, включая Изабеллу, затаили дыхание, будто по команде. Он прорезал напряженный воздух зала, как клинок.

Все головы повернулись к входу.

В распахнутых дверях бального зала, залитый светом из высоких окон, стоял Эррон Ашборн.

Алые волосы, будто не тронутые дорожной пылью, ниспадали на плечи темного, строгого дорожного плаща. Его лицо было непроницаемой маской, но в глазах, цвета закатного золота, горел холодный, всевидящий огонь.

Он вошел не спеша, его тяжелые сапоги глухо стучали по паркету, отмеряя шаги в гробовой тишине. Его взгляд скользнул по испорченным гобеленам, по плачущей Мэри, по Годрику, застывшему в почтительном, но напряженном поклоне, по Изабелле и Клариссе, замершим с открытыми ртами, и, наконец, остановился на мне.

Глава 14

Тишина, наступившая после появления Эррона, была оглушающей. Казалось, даже пылинки замерли в воздухе, боясь привлечь его внимание.

Изабелла оправилась первой. Её лицо мгновенно сменило маску гнева на обиженную невинность.

— Брат! Наконец-то ты здесь! — Изабелла сделала шаг к нему, драматично протягивая руки. — Посмотри, что творят в нашем доме! Этот хаос, это безобразие! И все из-за…

Эррон медленно поднял руку. Всего на сантиметр, но этого жеста хватило, чтобы Изабелла замолчала на полуслове, будто наткнувшись на невидимую стену.

Его глаза, холодные и неумолимые, были прикованы ко мне.

— Герцогиня, — его голос был низким, ровным, без единой нотки упрека или одобрения, — Вы здесь распоряжаетесь. Объясните ситуацию.

Все взгляды впились в меня. В горле пересохло, сердце бешено колотилось, но я собрала всю свою волю в кулак.

— Ваша светлость, — мой голос прозвучал чуть хрипло, но четко и ясно, без тени дрожи. — Произошел акт вандализма. Испорчены гобелены, предназначенные для бала. Под подозрением находится служанка Мэри, которую и нашли здесь. Однако, — я перевела взгляд на Изабеллу, — леди Изабелла считает, что корень проблемы не в самом вредительстве, а в общей обстановке бесконтрольности, которую якобы создало мое правление. Она полагает, что я, уделяя внимание делам поместья, таким как срочная помощь деревне Черный Камень, запустила порядок в замке, что и позволило случиться этому инциденту.

Я изложила все сухо, без эмоций, просто факты и позиции. Словно рассказывала квартальный отчет.

Эррон слушал, не двигаясь. Затем его взгляд медленно повернулся к сгорбленной, всхлипывающей Мэри. Он не повысил голос, не наклонился к ней. Он просто посмотрел. Его взгляд был не таким яростным, как у Годрика, но в тысячу раз более страшным. В нем читалась не злоба, а абсолютная, безжалостная решимость дойти до сути, сокрушая любое вранье на своем пути.

— Девица, — произнес он тихо. И это тихое слово заставило Мэри вздрогнуть и поднять на него заплаканное лицо. — Твой выбор прост. Правда здесь, при мне. Или ложь, за которой последует моя кара. Кто дал тебе приказ?

Под этим взглядом, под тяжестью его тихого, неумолимого голоса, последние остатки сопротивления в Мэри рухнули. Истерика прекратилась. Она просто обреченно смотрела на него, как кролик на удава.

— Леди… леди Изабелла, — выдохнула она, и ее шепот был слышен в мертвой тишине зала. — Это она. Она сказала, что если я не испорчу гобелены и не скажу потом, что это герцогиня велела… то мою семью вышвырнут с земли, а меня саму выгонят на улицу. Она дала мне ведро, ее горничная отвела меня к рулонам… — Она закрыла лицо руками. — Простите, ваша светлость, простите, герцогиня!

Изабелла аж подпрыгнула на месте. Ее лицо исказилось гримасой чистого, неподдельного возмущения.

— Ложь! Гнусная, подлая ложь! — её визгливый крик эхом отозвался под сводами. Она указала на меня дрожащим пальцем. — Это она! Это она все подстроила! Она подкупила эту дрянь, чтобы очернить меня в твоих глазах, Эррон! Она хочет занять мое место, выжить меня из родного дома! Посмотри на нее! Разве способна я на такое?!

Она рыдала, но в ее глазах не было слез, лишь яростный, испепеляющий гнев.

Эррон не смотрел на нее. Его взгляд все еще был прикован к Мэри. Казалось, он даже не слышал истерики сестры.

— Ты клянешься в сказанном? — спросил он все тем же ровным, ледяным тоном. — Жизнью своей? Жизнью своей семьи?

Мэри, не отрывая рук от лица, лишь отчаянно закивала, снова разразившись беззвучными рыданиями.

Только тогда Эррон медленно повернул голову к Изабелле. В его глазах не было ни гнева, ни разочарования. Лишь глубокая, бездонная холодность.

— Довольно, — произнес он, и это слово прозвучало как приговор. — Ты забыла, с кем говоришь. И забыла, чей это дом.

Изабелла открыла рот, чтобы возразить, но так ничего и не сказала.

— До выяснения всех обстоятельств этого грязного дела, — продолжал Эррон, и каждый его слог падал, как молот на наковальню, — ты не покинешь свои покои. Никаких посетителей. Никаких распоряжений.