Дракон с королевским клеймом (СИ) - Штерн Оливия Страница 16

— Мойся, — напутствовал Солветр, — госпожа у нас добрая… чересчур даже добрая. Бедная наша Вельмина.

Итан едва не спросил — отчего ж бедная, но вовремя примолк, вспомнив, что эта Вельмина была замужем за Кельвином де Триолем, о пристрастиях которого знал весь двор. Конечно, будешь тут бедной, если только госпожа де Триоль не искала утешения в объятиях других мужчин. Но — не его это было дело…

Он открыл краны с водой, и в латунную ванну хлынули пузырящиеся струи, от одной из которых шел пар. Пока ванна наполнялась, Итан еще раз осмотрел себя: невероятно, но алхимическое средство полностью его восстановило. Даже не вступило в реакцию с теми средствами, которыми его накачала Лессия… Кое-где шрамы остались, но в основном от рваных ран. Ожоги исчезли бесследно, за исключением клейма, нанесенного с применением специального раствора. Ну и другие печати его, одна над сердцем, а другая — на животе, никуда не делись. Более того, Итан вдруг подумал, что их не свести никакими средствами, уж больно похоже все это на высокую алхимию.

Потом он полез в теплую воду, и долго мылся, натирался мылом, смывал, и так раз за разом. Ему хотелось смыть с себя… всю дрянь, которая налипла за время жизни с королевой, и в то же время с тоской он понимал, что это невозможно, и что все его дела будут с ним до самой смерти. Осознавать это было так противно и больно, что чуть снова не разрыдался, но вовремя кое-как взял себя в руки. Идиот. Зачем плакать? Прошлого не изменить. Тем более, к чему плакать, когда у твоих ног разворачивается будущее, новое, быть может, чистое и доброе?

Он взял полотенце, которое было оставлено здесь же, на бортике, также долго вытирался, затем с трудом влез в принесенное белье: все же покойный маркиз был мельче и уже в кости. Потом натянул штаны, рубашку, сунул ноги в мягкие домашние туфли, и, выдернув заглушку из ванны, вышел в коридор.

Солветра, конечно же, там не оказалось: видимо, он попросту устал ждать, и надо отдать должное терпению дворецкого, который не подгонял и не врывался в ванную с воплем — «пшел вон отсюда».

Итан двинулся вперед по плохо освещенному коридору, но, как и стоило ожидать, где-то свернул не туда — и вышел к широкой деревянной лестнице с резными балясинами. Здесь было бы совсем темно, если бы не узкое окно, в которое лился яркий лунный свет. Он бликами ложился на полированное дерево, искрился на шелковых обоях с росписью и расстилался широкой дорожкой у ног. Итан сперва думал повернуть обратно и идти разыскивать ванную, но затем решил, что ему — исключительно чтоб отвлечься — будет полезно побродить по дому, тем более, что ощущения от дома пока что были самые приятные.

Он поднялся по лестнице на второй этаж и, оказавшись в широком коридоре, повернул направо, чтобы дойти до конца крыла, а там поискать лестницу, ведущую на первый этаж. Было тихо — так тихо, что он слышал собственное дыхание и тихий скрип половиц под ногами. Двери по левую руку были закрыты, Итан шагал вперед. Ни разу ещё ему не было так спокойно и хорошо, как в этом, казалось бы, чужом и темном доме. Ему даже стало казаться, что мрак — мягкий и бархатный, затаившийся по углам, оборачивает его самого в теплое одеяло, и укачивает, терпеливо и нежно, как мать, которую он не помнил. Но иллюзию счастья мгновенно разбил странный звук, просочившийся сквозь одну из закрытых дверей. Итан остановился, вслушиваясь. Сомнений не возникало: там, за дверью, горько плакала женщина, и не нужно было обладать особой фантазией, что бы сообразить, кто это был.

Перед глазами мгновенно пронеслось: вот госпожа де Триоль склоняется к нему, ее яркие глаза заинтересованно блестят, и губы изгибаются в легкой загадочной полуулыбке. Такая милая женщина, и даже нос, чем-то похожий на узкий клюв хищной птицы, ее не портит, а наоборот, придает своеобразное очарование, делает ее непохожей на сотни других красавиц, которые выправили себе идеальные маленькие и ровные носики. А теперь она плакала, и Итан невольно шагнул к двери, хоть и понимал, что не имеет никакого права не то, что войти, а даже прикоснуться к поблескивающей в потемках дверной ручке. В конце концов, он казнил Кельвина де Триоля.

И тут ему в спину, аккурат между лопаток, ткнулось дуло ружья.

— А ну, шагай отсюда, — прошипел Солветр. И как только подобрался неслышно?

Итан послушно пошел дальше, и так, не останавливаясь, они добрались до второй лестницы.

— Больно ты шустрый, — сердито сказал дворецкий, — какой Бездны тебя понесло на второй этаж, м-м? Чего задумал?

— Ничего я не задумал, — ощущение дула ружья меж лопаток пропало, — мне хотелось посмотреть дом.

— Зачем это? Нечего тебе здесь делать.

— Как скажешь, — выдохнул Итан, — можно, я теперь вернусь в гостевую спальню?

Он обернулся к Солветру: тот хмурился, стоял, опираясь прикладом ружья о пол.

— Знаешь, что, Итан? Госпожа Вельмина — порядочная женщина. Я бы сказал, что святая, но святые все сплошь сидят на небесах… Ну так вот. Если ты хоть словом, хоть взглядом ее обидишь, я тебя нафарширую свинцом. Tы все понял? — тут взгляд Солветра упал на руку Итана, — да и вообще, это ее, конечно, воля, но зря она тебе кольцо отдала. Я б с тебя глаз не спускал!

— Я понял, — Итан кивнул, с трудом сдерживая улыбку.

Никто и никогда, кроме королевы, не отчитывал короля-дракона и уж тем более, не угрожал, а если кто и попытался бы, то поплатился жизнью. Так что, выходит, старый Солветр был просто невероятным везунчиком: он прочитал нотацию дракону, словно нашкодившему мальчишке, и ничего ему за это не было.

Через несколько минут Итан вернулся в отведенную ему спальню, разделся, лег в кровать и, вытянувшись на спине, закрыл глаза. Несмотря на небольшое происшествие, ему по — прежнему было хорошо и спокойно. Впервые за многие годы Итан произнес про себя короткую молитву Отцу — чтобы прошлое все же оставило его, отлетело грязной шелухой и осело где-нибудь подальше. И от него, и от этого славного дома, и от Вельмины де Триоль, которая была доброй и порядочной, и вообще почти святой, если верить Солветру.

ГЛАВА 4. Ружье, которое должно было выстрелить

Дни покатились один за другим, однообразные, почти одинаковые.

Для Вельмины они были нелегкими, потому что выходило, что сама она — да и весь дом — как будто повисли в пустоте и неопределенности будущего.

Эту неизвестность, которая так тяготила, Вельмина осознала ровно тогда, когда попыталась найти документы на загородное поместье — и когда убедилась, что из кабинета мужа при обыске вынесли все. Документы на дом в том числе. Выходило, что Вельмина живет в особняке мужа на птичьих правах, а именно — пока позволяет Дэррин Ариньи. Наверное, ей нужно было снова идти к нему на прием и просить, чтобы вернули документы, которые были отобраны, но Вельмина сердцем понимала, что на сей раз она поцелуем может и не отделаться, а потому оттягивала этот визит изо всех сил, надеясь… Да она и сама не знала уже, на что надеется и чего ждет. Чуда, не иначе.

От неприятных мыслей Вельмина пряталась в своей лаборатории, но там, склонившись над пробирками и флаконами с алхимическими ингредиентами, все равно тихо плакала. Поначалу ещё надеялась, что Ариньи сам ей вернет документы, пришлет с посыльным, но дни шли, и ничего не происходило. Наместник, похоже, решил ждать, пока Вельмина сама к нему придет. Поэтому Вельмина и рыдала: ловушка захлопнулась, рано или поздно ей придется стать любовницей герцога, но… как же было это противно, душу наизнанку выворачивало только от одной мысли, что он снова будет касаться ее своими толстыми пальцами, целовать, да и вообще, делать с ней «все это».

Она дрожащими руками отмеряла нужное количество капель для смешивания веществ и их дальнейшей трансмутации, разводила огонь под перегонным кубом… ей хотелось создать… да хоть что-нибудь, лишь бы не вспоминать Ариньи, и не думать о неизбежном.

В лаборатории было хорошо и спокойно. Вельмина чувствовала себя защищенной от не очень — то дружелюбного мира. Но, сидя в подвале, она то и дело вспоминала Кельвина, и ей делалось нехорошо и стыдно оттого, что до сих пор не заказала каменное надгробие. Да и вообще, можно было озаботиться, что бы перенести останки ее несчастного мужа в семейный склеп де Триолей, а она, вместо того, чтоб заняться делами, выцарапать собственный дом из лап наместника, трусливо прячется в темноте. Даже обеды и ужины ей приносила Тавилла.