Проклятие зверя: 3 дочь, 13 невеста (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas" Страница 17

* * *

Месяц, второй, третий… полгода, год… Мы тренировались с редкими перерывами в несколько дней, когда я уж не мог Зверя своего в узде держать. Выплескивал животную суть на охоте, усмирял дикие порывы с Иррэ, а потом возвращался к Славушке, и мы продолжали обучение.

Кровь давал сначала по капле в седмицу, повторяя полный оборот Луны, увеличивая до нескольких капель с каждым новым витком, пока до глотка небольшого не дошли.

Каждый раз моё сердце съеживалось от ужаса, что вот-вот доза окажется фатальной, и я лишусь Славки, но она переживала яд достойно. Тошнило, мутило, слабость в теле… и при этом мелкая терпела изнурительные тренировки. Не упрекала, не молила — была рада, ежели приходил, и тосковала, ежели держался в стороне.

Это ощущал нетерпимым щемлением в груди, до вырывающегося из пасти волчьего воя.

Но я даже не смел думать о том, чтобы показать слабость!

Просто душил в зародыше любые чувства окромя обязательства, и с тихим удовольствием отмечал изменения в ней и в себе…

Она старалась быть спокойной и сдержанной, но была непредсказуема в своей чистоте и невинности — каждой встречи была так рада, что со временем стала утягивала в диковатые игры с обжиманием и поцелуями. А ещё у меня за ушками любила чесать, загривок когтями вздыбливать, просто гладить, нежности и глупости шептать, аль думать. Не страшилась меня, словно с любимой игрушкой играла.

Я сам того не замечая, привык к её рукам, хотя всячески избегал сближаться — не просил нежности и прикосновений. Я — Зверь. Хищник. Волколак! Негоже мне урчать от оглаживаний аки псу ручному, в руках хозяина, но в глубине души… ждал этого тепла. И даже глаза закрывал, отравленный теплотой ощущений.

Меня это и злило, и бесило, и озадачивало.

Первую ошибку сделал в тот день, когда на неё глянул во младенчестве. Повторил, когда согласился её обучать. А теперь по накатанной шло, но по моему плану, хоть и с некоторыми деталями, коих не мог просчитать.

И всё чаще себя уверял, ещё раз, и я проучу мелкую, но вместо порки, показательного наказания, вновь позволял меня в объятия загрести, вернее повиснуть на моей шее.

Бывало, как натренируемся вдоволь, завалится Славушка, руки раскинув над головой, уставится в небо, а я точно зачарованный слушаю счастливый грохот её сердца.

Вот тогда и на меня блажь находила. К ней ложился рядом, и чувствами её травился, покуда они меня не переполняли настолько, что срывался прочь — к своим, где спасение было…

А в лагере отцу Иррэ, Арому, свои наблюдения говорил по поводу самок человеческих и нашей крови. Он ведь знахарь, авось, что надумает и Альфе передаст.

Мы не особенно дружны с Аром, особливо, как я с его дочерью стал жить, но волколак мудрый, личное и дела стаи не смешивал. Пусть не благодарил в открытую, не допытывался, откуда мне то или иное известно, но с каждый моим изысканием, его интерес возрастал.

Пока в один прекрасный день на очередной гон он Альфу не уговорил дать зелья невестам. Дагр не рискнул всеми. Одной — самой крепкой и не третьей по роду. Ещё до начала…

Я сам не ведал о том, что за питье там было, но самка не загнулась в муках боли, не сдирала с себя шкуру, а на гоне была самой выносливой и быстрой. И даже первый натиск Зверя пережила…

Так что да, зелье пришлось по нраву Альфе.

Арон заслужил от него скупое «отлично». Я не желал перетягивать лавры и даже не ждал благодарности от отца Иррэ, но он обронил, торопясь мимо, когда Имар, ту самую девицу на руках в лагерь принёс, требуя помощи:

— Ты достойный сын отца.

На миг меня охватило чувство, что лучшей похвалы не существовало. Но усмирив сердца боя, опосля первых глупых эмоций, меня осенило, мне куда важнее знать, что у стаи появилась зацепка к выживанию!

Глава 9

Рагнар

Несколько лет спустя…

Годов тринадцать Славке грянуло, когда заметил, что девочка уже была не мелкой и трусливой. Молодая самка: крепкая, ловкая, задорная и даже дерзкая. До такой степени привыкла ко мне и моим клыкам, что уж не страшилась игр наших. Вызов бросала и бежала, подол задрав, да коленками голыми сверкая. А ещё смеялась… смеялась так заразительно, что глох я от этого, слеп от чистоты её…

Однажды притапливая за сорванцом-Славкой, забылся в пылу охоты. Нагнал жертву, да повалил её наземь… Кровушка в башке от долгого бега аж грохотала. Сердце как очумелое неслось, от дурмана сходя с ума и не в силах оторваться от запаха манящего. Жадно носом по ней вёл, от шеи… по груди заметно подросшей, и сейчас жадно вздымающейся: упругими бугорками тесня узкий верх рубахи под сарафаном. Скользил, обнюхивая, вниз, пока в развилку межу ног не упёрся — меня точно молнией прошибло первобытным голодом. Ослепило так…

Славушка

— Прочь пошла! — грозно рыкнул. Я обмерла, хотя и без того застыла на земле, пошевелиться страшась. Уже на раз отличала, когда он правда злился, когда наигранно звучал. И сейчас он был не в себе…

— И седмицу не приходи, — добавил, люто глазами сверкнув, — иначе задеру… — и мощным прыжком в кусты сиганул: протаранил ветки и был таков.

Я ещё несколько секунд лежала, боясь дышать, да в небо пасмурное глядела. Сердечко гулко-гулко стучалось, кровь горяча.

С землицы поднялась, воздуха хватанув полной грудью, да бегом до села бросилась, подол удерживая, чтобы не шибко кусты цеплять.

В животе странное чувство было: не то томило, не то тянуло… И уже который день меня не покидало.

Домой пробралась крадучись, покуда никто за мной не следил, хотя теперь приходилось удирать из села окольными путями. Иржич со своими друзьями караулил, и ежели б не быстрота бега — не видать бы мне тренировок с волколаком. А он единственный, кто меня не ненавидел, пусть и не любил шибко, но и не отказывал в помощи.

А вот Иржич, поганец, всё равно находил, как достать. Когда возвращалась из лесу, несколько раз залавливал у щели в частоколе, а пару — уже на подходе к хоромине в крыло невест.

Он сын смотрящего, потому вёл себя так, словно законы ему не писаны…

Вот и сейчас поджидал, но я осторожней была, чем раньше, потому только его завидела, тотчас обратно шмыгнула вдоль внутреннего забора, что хоромины невест от общих домов отделяли. А потом опасно через ограждение полезла близохонько крыла, где комнаты для сна были.

Юбкой зацепилась за пику забора, а, услыхав: «Славка, стой, разговор есть!» — голос Иржича, с испугу поспешила, да вниз полетела, с треском ткань порвав.

— Блин, — чертыхнулась в сердцах, уже приземлившись на стороне резервации невест. Вот теперь прилетит от бабы Ганны. Уж она серчала, когда кто-то из девчонок одёжу портил. Серчала так, что и руку поднять могла. А я у неё была на особом счету. То понимала, никто окромя меня в лес тайком не бегал: помимо основных занятий, ещё не занимался. И то, что заставлял делать волколак, было куда сложнее тех упражнений, что Вонич и Шпышко, наши наставники, обучающие выживанию, давали. Потому моя одёжа всегда выделялась и грязностью, и порванностью.

Ниток заштопать одёжу по-тихому и быстро не было, а тому я сама научилась, подглядывая за Ганной, когда она очередной мой наряд чинила, грозя, в следующий раз, коль я такая рукожопая, оставить в том, что есть.

И ежели иглу я у неё стащила, то нитки быстро заканчивались.

Покуда обдумывала, как теперь быть, схоронилась на сеновале. Живот сильнее прихватило. Страшно стало, куда податься — не ведала, ведь за столько лет попривыкла, что никого мои болячки и жалобы не волновали. Забилась вглубь и корчилась от боли, кусая губы… Долго мучилась, а потом забылась сном, и даже на ужин не пошла… Когда очнулась, к своему ужасу кровь увидала на сарафане, рубахе и исподнее.