Робин Маккинли - Солнечный свет Страница 18

Они не хотели подходить слишком близко, но все же сокращали дистанцию. Я не могла придумать ни единого повода считать это хорошей новостью.

Я опять пропустила их приближение. Вампиры же… Я услышала голос помощника Бо, слова как будто приходили из другой вселенной:

– Возможно, тебе нужно немного помочь, Конни. Слова были сказаны – кажется – на человеческой скорости. Вероятно, они хотели, чтобы я их слышала. Во Вселенной, где находилось мое тело, меня подняли, и что-то острое полоснуло поперек груди, прямо под ключицами, над вырезом моего платья. Затем меня швырнули на пол, я ударилась лицом обо что-то твердое, почувствовала соленый вкус на губах и услышала:

– Раз уж тебе, похоже, не нравятся ноги, – и снова гоблинское хихиканье, как прошлой ночью.

Банда исчезла.

А я лежала на коленях у своего собрата по несчастью. Порез на груди нанесли так быстро, что он только сейчас начинал болеть. Порез… Рана кровоточила, кровоточила, свежая теплая красная кровь лилась, а рядом – изголодавшийся вампир. Я почувствовала его руки на своих обнаженных плечах…

Я рванулась прочь с хорошей для простого человека скоростью. Он выпустил меня. Я рухнула на колени, поскользнулась на своей красной юбке, рванулась вперед, чувствуя кровь между пальцами – капли на полу, кровавая дорожка, озеро крови; кровь текла и из губы, заливая подбородок.

Конни до сих пор не двигался. Но в этот раз, когда я почувствовала на себе его взгляд, пришлось оглянуться. Пришлось посмотреть ему в глаза, зеленые, как изумруды, как камни в бабушкином изуродованном кольце…

«Ты можешь остановить меня или любого вампира, если твоя воля достаточно сильна».

Мои руки сами собой опустились – упали – с груди. Я наклонилась вперед и собралась ползти к нему, стоя на коленях в собственной крови. И я поползла к нему, размазывая кровь по полу. Брызги моей крови виднелись на его обнаженной груди, на руке, той, что со шрамом. Не смотри. Смотри. Смотри в его глаза. Глаза вампира.

«…Если твоя воля достаточно сильна».

Отчаянно пыталась я думать о чем-то – о чем угодно – о кольце бабушки, цвета этих глаз. Бабушка. «Солнечный свет – твоя стихия!» Но здесь тьма, тьма, слегка разбавленная светом свечей. Свечи здесь лишь затем, чтобы мои слабые человеческие глаза проще притягивались к гипнотическим вампирским глазам. Но я вспомнила свет, настоящий свет, свет дня, свет солнца. «Эй, Светлячок!» Я Светлячок. Светлячок – мое имя.

Я вспомнила песню, которую пел Чарли:

Ты мое солнышко,Мой единственный светлячок…

Я услышала, как он поет эту песню. Нет, как я пою эту песню. Слабым, срывающимся голосом, без какой-либо различимой мелодии. Но это был мой голос.

Свет в зеленых глазах погас, и я упала назад, как если бы меня отшвырнули. Я отвернулась и забилась в свой угол. Укрылась одеялом с головой и затихла.

Должно быть, я опять заснула. Глупо. Неужели я сделала это в здравом уме? Наверное, в обморок упала. Я очнулась неожиданно, зная, что сейчас 4:00 и пора идти печь булочки с корицей. Но в этот раз, очнувшись, я сразу же поняла, где нахожусь. Все тот же бальный зал, все та же цепь.

Я до сих пор была жива.

Я так устала…

Я села. Скоро рассветет. Пока я спала, свечи догорели, но из окон сочился неяркий серый свет. На горизонте виднелись первые розовые полоски. Я вздохнула. Не хотелось оборачиваться и смотреть на вампира – он все еще сидел посередине стены и всю ночь не двигался. Я знала это без объяснения, как знала об испуге банды Бо. Кровь из разбитой губы заклеила рот, и когда я языком прорвала корку, рана открылась, и от острой боли на глазах выступили слезы. Черт. Я нерешительно коснулась груди. Там было липко от запекшейся крови. Порез был нанесен высоко, там, где кость прикрывала только кожа; в общем, я потеряла не так уж много крови, хотя рана была длинной и рваной. Оборачиваться не хотелось. Узник отпустил меня прошлой ночью. Вспомнил, что не хочет победы Бо. Возможно, мое пение прозвучало как пение «разумного существа». Но видеть мою кровь для него было слишком. Я не хотела опять поворачиваться к нему лицом; возможно, даже запекшаяся кровь будет слишком хорошей приманкой. Я пососала губу.

Спиной к вампиру, завернутая в одеяло, я смотрела на восход солнца. Похоже, и этот день будет ясным. Хорошо. Мне сейчас необходим солнечный свет, да еще как можно больший запас времени до заката. Как долго могу я позволить себе ждать?

Чарли сейчас уже, наверное, варит кофе. Солнечные лучи позолотили поверхность озера. Должно получиться.

Я встала и уронила одеяло. Если вампир говорил правду, до заката можно его не опасаться. Я обернулась и посмотрела на свет, льющийся через два окна. Одно из них предстояло выбрать. По необъяснимой причине я выбрала ближнее к кровопийце. Избегая смотреть на него, я ступила в столб дружественного света и опустилась на колени. Вынула свой маленький складной нож из лифчика, зажала в руках – пальцы вытянуты, ладони вместе, как при молитве. Пожалуй, это и была молитва.

Уже пятнадцать лет я не пыталась ничего изменить. Я занималась этим только вместе с бабушкой и прекратила после ее исчезновения. Может, меня выбило из колеи то, что я сделала с ее кольцом. Может, злилась на нее за уход, несмотря даже на то, что начались Войны и многие люди оказались отрезаны от родственников: связь и путешествия становились все менее надежны, а в иных районах полностью прекратились. Открытки от отца перестали приходить именно во время Войн. Но я знала, что бабушка любит меня и не оставила бы снова по доброй воле. С тех пор я не занималась тем, чему она меня учила.

Наши встречи у озера словно остались в другой жизни. Жизнь без озера, без бабушки выбрала за меня мама, и в ней наследие отца не существовало. Хотя я ходила в школу вместе с детьми известных магией семейств, и кое-кто из ребят любил похваляться своими умениями, я не испытывала искушения посоревноваться. Я охала и ахала, как и все обычные дети: моя фамилия – фамилия Чарли – ни о чем никому не говорила.

К моменту окончания Войн я была подростком, и как-то сумела убедить себя, что игры у озера с бабушкой были всего лишь детскими играми, а если помнится что-то другое – это причуды фантазии… ну или же просто травка и порошки, которыми я несколько раз побаловалась, оказались необычайно высокого качества. Бабушка могла бы напомнить мне обратное, но она так и не вернулась.

И все же бабушка была права – наследие никуда не делось только потому, что все закрывали на него глаза. Я не была там, где-то внутри души, пятнадцать лет. Но, когда вернулась туда тем утром, стоя на коленях в солнечном свете, там все было по-другому – изменилось. Выросло. Словно бабушка – мы с бабушкой – когда-то посадили деревце. На саженец не повлияло то, что потом мы ушли и забросили его. Он продолжал расти. Его питала обильная почва – мое наследие.