Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение Страница 19

Я добрался до площадки второго этажа и ступил на мохнатый зеленый ковер. Ступни у меня горели; к ним мало-помалу возвращалась чувствительность. Это был хороший знак. Кровообращение восстанавливалось.

— Не двигайся!

Женский голос заставил меня остановиться. Он не был испуганным, хотя наткнуться в своем собственном доме на голого парня — испытание не для слабонервных, и я предположил, что обладательница голоса, скорее всего, держит меня на мушке. Сердце наконец-то забилось у меня в груди по-человечески. Господи, до чего же мне не хватало адреналина.

Я обернулся.

На площадке стояла девушка. Сногсшибательная красотка, умереть — не встать, голубые глазищи на пол-лица и пепельно-белые волосы. И, судя по развороту ее плечиков, она прекрасно знала, какое производит впечатление. Она с ног до головы смерила меня взглядом, и я ощутил, что меня оценили и сочли недостаточно впечатляющим.

Я попытался выдавить улыбку.

— Привет. Прошу прощения, я не одет.

— Приятно познакомиться. А я Изабел, — сказала она. — Что ты делаешь в моем доме?

Я не очень себе представлял, как можно ответить на этот вопрос.

Внизу хлопнула дверь, и мы с Изабел дернулись посмотреть, кто там. На краткий миг сердце затрепыхалось у меня в груди, и я, к изумлению своему, понял, что испытываю ужас — нет, вообще хоть что-то испытываю после долгого периода абсолютного бесчувствия.

Я точно прирос к месту.

— О боже! — На площадке первого этажа появилась женщина и уставилась на меня сквозь перила балкона. Потом ее взгляд перескочил на Изабел. — Боже! Что…

Мне суждено было погибнуть от рук красоток двух поколений. Да еще и в голом виде.

— Мама! — не дав ей договорить, рявкнула Изабел. — Может, отвернешься ради приличия? Это неприлично.

И я, и мать Изабел только глазами захлопали.

Изабел подошла ко мне и перегнулась через перила.

— Могу я в своем доме рассчитывать хотя бы на капельку уединения? — крикнула она матери.

Та очнулась от столбняка и завопила в ответ еще громче:

— Изабел Розмари Калперер, ты скажешь мне наконец, что делает в нашем доме голый парень?

— А ты сама-то как думаешь? — отозвалась Изабел. — Чем, по-твоему, я могу заниматься в нашем доме с голым парнем? Разве добрый доктор не предупреждал тебя, что я могу что-нибудь выкинуть, если ты и дальше не будешь обращать на меня внимания? Ну вот, получай! Это еще только начало! Смотри, не стесняйся! Что, нравится? Не понимаю, зачем ты гоняешь нас к психотерапевту, если сама даже не слушаешь, что он говорит! Давай, накажи меня за свои ошибки!

— Детка, — произнесла ее мать уже куда более мирным тоном. — Но это же…

— Скажи спасибо, что я вообще не торгую собой где-нибудь на улице! — заорала Изабел, потом обернулась ко мне, и ее лицо мгновенно смягчилось. — Солнышко, мне не хочется, чтобы ты видел меня в таком состоянии, — несравненно более ласковым голосом промурлыкала она. — Возвращайся в комнату, хорошо?

А я-то думал, что это я умею выкидывать номера.

Мать Изабел потерла лоб ладонью, старательно не глядя в моем направлении.

— Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы он оделся, пока не вернулся папа. А я пока пойду налью себе что-нибудь выпить. И чтобы я его больше не видела.

Мамаша развернулась и скрылась из виду, а Изабел схватила меня за руку — ее прикосновение отчего-то потрясло меня — и потащила по коридору к одной из дверей. За ней оказалась ванная комната, облицованная черно-белым кафелем; большую ее часть занимала громадная ванна на изогнутых ножках.

Изабел втолкнула меня внутрь так решительно, что я едва не полетел в ванну, и закрыла за нами дверь.

— Какого рожна ты делаешь в человеческом обличье в такую рань? — осведомилась она.

— Ты знаешь, кто я? — удивился я.

Дурацкий вопрос.

— Я тебя умоляю, — протянула она с таким презрением в голосе, что у меня захватило дух. Ни один человек — ни один — не говорил со мной таким тоном. — Или ты один из волков Сэма, или случайно забредший сюда извращенец, от которого разит псиной.

— Сэма? — переспросил я. — Бека.

— Не Бека. Теперь — Сэма, — поправила меня Изабел. — И вообще, это не важно. Важно то, что ты голый у меня дома, хотя должен был бы находиться в волчьем обличье. Какого черта ты превратился в человека? Как тебя зовут?

Как ни безумно это звучит, я чуть было ей не сказал.

На миг в его глазах застыло отсутствующее выражение, как будто он перенесся мыслями куда-то далеко, где все было зыбко; это было первое настоящее выражение, которое я увидела у него на лице с тех пор, как застукала его едва ли не позирующим у балкона. Потом на губах у него вновь заиграла та же полуухмылка, и он произнес:

— Коул.

Как будто одолжение мне сделал.

Я немедленно ответила ему его же монетой.

— Ну, так почему ты не волк, Коул?

— Может, потому, что иначе не встретил бы тебя? — предположил он.

— Неплохой ход, — обронила я, однако губы у меня против воли растянулись в улыбке.

Уж в чем в чем, а во флирте, чтобы распознать его в действии, я разбиралась достаточно. Да и дерзости ему было не занимать; вместо того чтобы смутиться, он обеими руками ухватился за штангу для душа и, вытянувшись в полный рост, принялся разглядывать меня.

— Почему ты сказала неправду своей матери? — спросил он. — А если бы я был пузатым агентом по недвижимости, превратившимся в оборотня, ты тоже бы так поступила?

— Сомневаюсь. Я не занимаюсь благотворительностью. — А вот что меня притягивало, так это то, как перекатывались мышцы у него на плечах и груди. Я с трудом отвела взгляд от его надменно изогнутых губ. — И тем не менее нужно раздобыть тебе какую-нибудь одежду.

Его губы изогнулись еще сильнее.

— Ну неужели я этого дождался?

Я недобро улыбнулась.

— Да, надо же прикрыть это убожество.

Рот у него округлился от неожиданности.

— Жестоко.

Я пожала плечами.

— Сиди здесь, только постарайся не ушибиться. Я сейчас.

Я вышла из ванной и направилась в бывшую комнату брата. На миг заколебалась на пороге, потом толкнула дверь.

Он умер уже достаточно давно, чтобы я перестала чувствовать себя вторгающейся в его комнату незваной гостьей. К тому же комната больше ничем не напоминала прежнюю. По совету своего предыдущего психотерапевта маменька сложила большую часть вещей в коробки, а потом по совету нынешнего оставила все коробки в комнате. Весь спортивный хлам был убран, и крупногабаритная самодельная акустическая система тоже. После этого в комнате не осталось ничего, о чем можно было бы сказать: это вещь Джека.