Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение Страница 20

Я вошла в неосвещенную комнату, чтобы включить торшер, и немедленно задела ногой за угол одной из психотерапевтических коробок. Вполголоса выругавшись, я включила свет и впервые задумалась о том, что творю: собираюсь копаться в вещах умершего брата в поисках одежды для совершенно отпадного, но с большим прибабахом оборотня, которого затащила к себе в ванную. И все это после того, как сообщила родной матери о том, что я с ним сплю.

Может, она права и мне действительно пора лечить голову.

Я пробралась между коробками и распахнула дверцы шкафа. На меня пахнуло Джеком, и, откровенно говоря, довольно противно. Нестираными футболками, мужским шампунем и старыми ботинками. Но на секунду, всего лишь на секунду, я замерла, глядя на темные очертания вешалок с одеждой. Потом внизу мама чем-то грохнула, и я вспомнила, что нужно выпроводить Коула, пока не вернулся отец. Мама ничего ему не скажет. В этом на нее можно было положиться. Ей разборки с папашей нужны были не больше, чем мне.

Я нашла какую-то затрапезную толстовку, футболку и приличную пару джинсов. Удовлетворенная, развернулась — и уткнулась в Коула.

Я с трудом удержалась, чтобы не выругаться еще раз; сердце у меня готово было выскочить из груди. Чтобы разглядеть его лицо с такого расстояния, пришлось запрокинуть голову; он был довольно высокого роста. В тусклом свете торшера его лицо казалось выступающим из темноты, как на портретах Рембрандта.

— Тебя долго не было. — Коул из вежливости отступил на шаг назад. — Я решил посмотреть, не за ружьем ли ты пошла.

Я сунула ему в руки одежду.

— Без белья как-нибудь обойдешься.

— А что, его еще кто-то носит?

Он бросил футболку и толстовку на кровать и, вполоборота отвернувшись от меня, принялся натягивать джинсы. Они оказались ему чуть великоваты; он подтянул пояс повыше, так что выступающие бедренные кости скрылись от моих глаз.

Он снова повернулся ко мне, и я поспешно отвела взгляд, но мой интерес от него не укрылся. Мне очень хотелось стереть с его лица эту его самодовольную ухмылочку. Он потянулся за футболкой, она развернулась в его руках, и я увидела, что это любимая футболка Джека с эмблемой «Миннесотских викингов»; он запачкал ее краской, когда в прошлом году белил гараж. Он таскал эту футболку не снимая, по нескольку дней кряду, пока даже ему самому не приходилось признать, что она уже попахивает. Меня это бесило.

Коул собрался просунуть голову в ворот футболки, и тут я вдруг поняла, что не вынесу, если увижу эту футболку на ком-то другом, кроме моего брата. Не задумываясь, я вцепилась в край футболки, и Коул застыл, глядя на меня с непроницаемым выражением. Хотя, пожалуй, все же чуточку озадаченным.

Я потянула футболку к себе, он все с тем же странным выражением разжал пальцы, и она осталась у меня в руках. Едва я завладела футболкой, меня накрыло острое нежелание объяснять ему причину моей настойчивости, поэтому я просто поцеловала Коула. Целовать его, притиснув спиной к стене и пытаясь примериться к изгибу его губ, было проще, чем разбираться, отчего от вида футболки Джека в чужих руках меня так перекорежило.

Да, целоваться он умел. Его впалый живот прижался к моему животу, хотя он не сделал попытки коснуться меня руками. От него пахло точно так же, как пахло от Сэма в тот самый первый вечер, когда я только познакомилась с ним, — мускусом и сосной. Он впился в мои губы с такой жадностью, что я заподозрила — вот такой он настоящий, сейчас, а не каким пытался казаться на словах.

Я отстранилась, а Коул остался стоять у стены. Спрятав руки в карманы джинсов и склонив голову набок, он молча разглядывал меня. Сердце у меня готово было выскочить из груди, руки дрожали; я с трудом сдерживалась, чтобы не поцеловать его снова. Он же, казалось, остался совершенно хладнокровен. Жилка, просвечивавшая сквозь кожу у него на животе, не стала биться ни сильнее, ни чаще.

Это его спокойствие так взбесило меня, что я отступила на шаг и швырнула в него толстовкой Джека. Он поймал ее через секунду после того, как она отскочила от его груди.

— Что, все так плохо? — осведомился он.

— Ага, — ответила я, складывая руки на груди, чтобы не дрожали так. — У меня было такое чувство, что ты сейчас меня съешь, как яблоко.

Он вскинул брови, как будто раскусил мою хитрость.

— Вторая попытка?

— Нет уж. — Я приложила палец к брови. — По-моему, тебе пора идти.

Я боялась, что он спросит, куда ему идти, но он молча натянул толстовку и решительным движением застегнул джинсы.

— Пожалуй, ты права.

Все ступни у него были изрезаны, но обуви он не попросил, а я не предложила. Слова, так и оставшиеся невысказанными, душили меня, поэтому я молча проводила его по лестнице до входной двери.

Когда мы проходили мимо двери в кухню, он на миг заколебался, и я вспомнила его впалый живот и выступающие ребра. Надо было бы предложить ему что-нибудь поесть, но мне сейчас больше всего хотелось, чтобы он ушел как можно скорее. Ну почему носить еду волкам в лес было куда проще?

Наверное, потому, что у волков не было таких высокомерных ухмылок.

В тамбуре я остановилась перед дверью и снова сложила руки на груди.

— Мой папа, к твоему сведению, отстреливает волков. Так что советую тебе держаться подальше от нашего дома.

— Буду иметь в виду, когда окажусь в теле животного, не способного на более высокие помыслы, — сказал Коул. — Спасибо.

— Всегда к твоим услугам.

Я распахнула дверь. Руку немедленно облепили снежинки, занесенные ветром с темного двора.

Я ожидала, что он будет давить на жалость, но Коул лишь молча посмотрел на меня с непонятной улыбкой и решительно вышел в снежную ночь, закрыв за собой дверь.

Когда дверь захлопнулась, я немного постояла в тамбуре, чертыхаясь себе под нос. Не знаю, почему я вообще вдруг приняла это все так близко к сердцу. Я зашла в кухню, схватила первое, что попалось мне на глаза, — буханку хлеба и вернулась в тамбур.

Я даже придумала, что скажу что-то вроде: «Вот, и больше ни на что можешь не рассчитывать», — но, когда открыла дверь, его уже не было.

Я включила фонарь над дверью. Тусклый желтый свет залил обледенелый двор, заиграл, отражаясь, на блестящей корке наста. Футах в десяти от дверей я увидела джинсы и разодранную толстовку.

Глаза и нос защипало от холода. Я медленно подошла по скрипучему насту к беспорядочной кучке одежды, остановилась, разглядывая ее. Один из рукавов толстовки был вытянут, как будто указывал в сторону сосняка неподалеку. Я вскинула глаза и, разумеется, увидела его. В нескольких ярдах от меня стоял серо-бурый волк с зелеными глазами Коула.