Светослов - Оранжевый блюз Страница 2

Приходилось ли вам слышать, как радостно и самозабвенно поют соловьи? А заливаются они без опаски, потому как язык их непереводим, и ясен он лишь Вселенной, ибо музыка сфер глобальна и неуязвима… Я много раз проходил мимо старой заброшенной колокольни на окраине Москвы и всякий раз был обескуражен колокольным звоном, доносившимся с этой священной обители. Я подходил и в упор смотрел на неё, — на звоннице никого не было, а звон тем не менее не прекращался, наоборот — он усиливался, переходя в гул, который обволакивал меня со всех сторон, превращая всю мою сущность в живой монумент… И тогда я понял, почему столько раз метили в Гамлета, а попадали в Шекспира. И всякий раз Небеса разверзались, и все оставались на своих местах… И наши герои — Маэстро и Юлиана жили без особых претензий к этому неспокойному миру, потому как и мир не имел к ним особых претензий. У Юны заканчивался отпуск, и она старалась как можно чаще быть рядом со своим любимым. Когда он уходил на работу в подземную эстраду, она увлекала себя кухонным искусством, приготовляя различные блюда, вкладывая в это свою трепетную душу, и с нетерпением ждала своего ангела, чтобы осчастливить его своим жизненным теплом и любовью. Обычно, когда на кухне всё было сделано, она брала интересующую её книгу и с головой уходила в чтение. Когда щёлкал входной замок и открывалась дверь, — в мгновение у Маэстро в объятиях была Юлиана… Она кормила его и смотрела, как мать — на своё дитя, — блаженно и кротко. Во всём этом была некая трансцендентальность, поскольку постичь таковую обособленность и оторванность от всего внешнего весьма непросто. Для этого нужно любить…

В минуты всепоглощающего отдохновения они, полулёжа на диване, тешились мечтаниями, вполголоса обмениваясь своими причудами. Иногда Маэстро бросало в поэзию, и он посвящал ей стихи, не спеша, отрешенно читая:

«Дары судьбы неотвратимы,И ты летишь в меня сквозь боль;А суета — как действо мима,И здесь ясны лишь мы с тобой».

Она заворожённо слушала его, а затем по-детски хлопала в ладоши и восклицала: «Ты гений! Любимейший мой!» Маэстро слегка смущённо отводил взгляд… Он с тайным благоговением смотрел на Юлиану, с трудом подчиняясь своему взбудораженному рассудку и оправдывая такой исход событий только Волей Провидения… Когда-то давно у него была жена. Но это было в какой-то другой жизни. Они прожили вместе недолго — она ему изменила… Он догадывался, что среди женщин встречается порода самок. Это существа с особым мировосприятием. Они живут чувством пола, хотя любят рассуждать о пользе кислорода и отравленном климате. С виду они скромны и элегантны, легко приручаются и, как правило, просты в обращении, хотя могут казаться неприступными. Обычно они распознаются по глазам…

Но вернёмся к нашим влюбленным. Маэстро не мог долго без музыки. Он брал флейту и что-нибудь наигрывал. Иногда, когда он, играя, входил в азарт, пальцы его босых ног как-то эксцентрично двигались, исполняя какой-то озорной каббалистический танец, причём совершенно не в такт музыке. Вероятно, это были некие энергетические импульсы, шедшие изнутри. И Юлиану эта игра ног очень умиляла, она открыто улыбалась и вся светилась. А его умиляли её лёгкие руки. И было в их взаимности то, что можно назвать одним словом — гармония… Вообще он был человеком настроения, что присуще людям искусства, и, пребывая в сосредоточенно-вдохновенном состоянии, пытался сыграть что-то новое, своё, неповторимое. Она же — она ничего не хотела вообще. Она только хотела быть с ним рядом… И вот, когда она была рядом с ним и приникала всей своей непостижимой сутью к его отрешённому дыханию, вживаясь в его затяжной каприз, он начинал играть… И… здесь мы опять сделаем небольшое необходимое отступление…

Можно падать на самолете с высоты 9 000 метров, имея уверенность в том, что разбудишь пинками в хлам пьяных пилотов, и они не предъявят к тебе никаких претензий, но невозможно взлететь с абсолютно трезвыми намерениями, а проще говоря — отдав себя целиком здравому смыслу… В Африке, к примеру, можно убежать из тюрьмы, но при условии, что у тебя где-нибудь неподалёку в заначке припрятано несколько ящиков водки для откупа. Но опять же — всё относительно. Жизнь есть абсурд и этому имеются тысячи подтверждений. Например, на заре двадцатого века всем пообещали светлое будущее и устроили террор… Однако и в абсурде есть логика. Вот ветхий народ полюбил хлеб и зрелища, и Рим возбудил уголовное тело… А у иудеев был обычай — на Пасху даровать жизнь одному из осуждённых на казнь. Но люди всё перепутали. Лопари вычисляют курс ветра у Египетских пирамид, и Сфинкс в пещере Енгадди хранит мистерию Апокалипсиса… Так вот, совмещая апокрифические данные с мистическими откровениями, можно смело сказать, что мы завершаем очередной виток Вселенского цикла и отшибаем рассудок… О чём это говорит? О том, что наше сознание затуманено и не стоит отвергать то, чего мы не знаем… Вы когда-нибудь проверяли свою иммунную систему?.. Нет? И не проверяйте. Всё равно правильного результата не получите. Нужно просто почуять в себе огонь и сжечь в нём всё ветхое и непристойное. Только тогда вы сможете почувствовать в себе преображение, достойное жизни, иначе это называется любовью; и тогда никакая инфекция не поразит ваш организм. Но этого достигают лишь немногие, ибо мир непредсказуем… Царь Приам, например, любил парить ноги перед сном, в пылу мечтаний не подозревая о том, что Троянский конь уже строится… А Иоанн в кипящем елее стал всевидящим… Вот Голиаф одевался в броню и остался мишенью. А пастух из Провинции взошёл над шипами. Ведь сказали Саулу: «Вынь камень из сердца — и воспаришь…» Но нет, тяжесть милее. Дно — зеркало мира. Течёт река Времени — ни истока, ни дельты. Всплыви — вдохни жизни… Но в каждом Дантесе убит Пушкин, и Суд продолжается. Пока не явится Командор. Пожатье пламенной десницы отверзет в сердце небеса. А пока — ночь на дворе, — Гефсимания…

Вообще мы люди загадочные и непредсказуемые. Мы ищем не то, чего хотим, а когда теряем что-то, навеянное грёзами и раздутое помпой, то обвиняем во всём мафию, плюрализм и осатанелый курс доллара. Вот вы спросите: к чему я это? А к тому, чтобы в лопатках крылья почуять. Обломали нас рано. А всё потому, что мы катимся вместо того, чтоб летать… И что дальше? Свобода в крови и любовь на камнях. Где чертоги обетованные? Остаётся смотреть внутрь себя. Что там? Нервы, зарифмованные ударами пульса. А дальше — выдох души во Вселенную, чтоб вдох был глубже. Жизнь — её прочувствовать надо… К сожалению, мы начинаем ценить людей только тогда, когда их теряем. Утешает одно — что история, происшедшая с нашими героями — Маэстро и Юлианой, — является частью великой и нетленной Бесконечности, коей все мы обязаны своим непостижимым существованием. Так вот, — возвращаясь к вышеизложенным фактам и версиям, — продолжаю. И когда Маэстро играл на флейте свою мистическую мелодию с неожиданными ритмическими оборотами, пространство вокруг него вдруг начинало преображаться, заливая всё ослепительным лучисто-оранжевым заревом… Но самое потрясающее было то, что и его возлюбленная тоже влетала в эту сногсшибательную феерию, и всё вокруг становилось лучисто-оранжевым, а точнее — апельсиново-огненным. И в этой игре души, света и звука рождалась всепоглощающая гармония, это была, скорее, мистерия. Да, это была мистерия, выводящая человека в иное измерение, что являлось, по сути, преображением, и они, слившись воедино, постигали совершенство… Это трудно описать. Да и нужно ли? Затем лилась несколько иная музыка, после чего оранжевая феерия постепенно рассеивалась, и Маэстро со своей возлюбленной вновь оказывались в своей комнате с большим окном, выходящим в загадочный мир… Но после этого волшебного действа (а иначе это не назовёшь) они чувствовали неописуемое блаженство, они как бы исцелялись, сбрасывая с себя всё мрачное, нервозное, безысходное, — что навеивало это смутное время с его катаклизмами, переворотами, околополитической вознёй и апокалипсическими структурами, и некоторые минуты после этого ещё пребывали в некоей блаженной отрешённости… Затем они постепенно с новыми силами входили в обычный ритм жизни с её земными законами…