Сердце отравителя - Ива Лебедева Страница 21

Я закрыла глаза.

Нельзя плакать. Не смей реветь, слышишь! Не смей!

— Спасибо. — Наверное, несколько минут прошло, прежде чем я смогла хоть что-то произнести. А глаза открыть так и не сумела. В темноте легче было спрятаться от боли, обмануть ее ненадолго.

Тишину прервал едва слышный скрип стула в углу и громкий звук, с которым кое-кто втянул в себя горячий отвар.

Мы с Дождем резко обернулись, просто от неожиданности. И наткнулись взглядами на недоуменно-наивную конопатую рожу Ворона. Он еще раз звучно отхлебнул из чашки и пожал плечами:

— Извиняйте. Не умею по-другому, не из аристократов мы.

Глава 19

Ян

Ну не с-с-с***ка разве, а? Дождь, мать его. Мне, конечно, на руку его недоговорка. Ильян Серебряный Голос казнен на площади, все видели, как его дурная голова покатилась по доскам помоста. А тело выкинули собакам.

Интересно, почему ж ты не сказал, праведный маг, своей подруге и сестре, кого на самом деле обезглавили в тот день?

Хорошо, что он не может меня узнать — его маску, которую он надел на меня в тот день, давно сменила моя собственная. А потом я еще и поседел. И охрип — от серебряного голоса действительно ничего не осталось.

Ладно, я подумаю об этом позже. Пока мне хватает того, как исказилось болью лицо Нин-джэ. Извращенное чувство: хочется кишки вырвать тому, кто сделал ей больно, и одновременно в груди что-то сладко замирает — не забыла. Она. Меня. Не забыла.

Но это значит — шифроваться надо еще тщательнее. Раз у моей боли такая хорошая память, она помнит не только наши дурацкие детские поцелуи (как я ржал про себя поначалу, откликаясь на эту наивную ласку, думал, ничем меня не удивить после лучших бордельных шлюх. И как злился, когда понял — эта дурость слаще… с ней солнце вдруг начало светить и греть, а не жечь), но и все, что было после. Нин-джэ меня на файербольный выстрел не подпустит, если узнает. Такого пенделя даст, что буду лететь и свистеть аж до Загорья и дальше.

В любом случае пора было прервать их воспоминания, а то еще довспоминаются до чего-нибудь не того. Мне и самому, знаете ли, есть о чем пожалеть. Нет, не о том, что я проклял князя Ла Риду. Это был не просто заказ от гильдии, но еще и месть. И я до сих пор считаю себя в своем праве — какого рожна мне помешали забрать мое?

Другое дело, что я прокололся на элементарном — на собственной безопасности. Поверил главе гильдии. Но это ладно… его башка заменила мою на помосте, мы, считай, квиты.

— Кхм! Я извиняюсь еще раз. Может, уже делом займемся?

Слава богу, опомнились. А то у меня зубы уже сводило от их сладко-кислых нежностей. Вот потому я в прошлый раз и устроил все так, чтобы эти уроды сами прогнали свою «сестру». Ее я хотел себе, а эта компания праведных братиков во главе с их поганым Ветром, претендовавшим на звание жениха, пусть идет в бездну! И там потеряется.

Нин-джэ вспомнила про книгу, ну какая умница. За что всегда уважал — за то, что она свои сладкие сантименты умеет отодвинуть, когда надо, и заняться делом.

А вот дальше выяснилось кое-что неприятное. Нужная нам фолиантина — в той части библиотеки, которой владеет орден. А они свои книжные сокровища берегут яростнее, чем бродячий пес знакомую помойку. И выносить оттуда ничего нельзя — сигнализация заорет.

Но можно попробовать прочитать на месте. И это нам Дождь обещал обеспечить.

Правда, пришлось еще около часа выжидать и стараться не скрипеть зубами на их дурацкое «а помнишь…». Лучше бы не помнила! Я бы ее снова себе заполучил, но без груза прошлого, я бы смог. Воспоминания, в которых нет меня, ей не нужны. Я сказал!

Зато потом мы все же пошли куда следует. И даже дошли. До высоченных книжных стеллажей в одной из дальних комнат орденской части библиотеки.

На этот раз убедить Нин-джэ карабкаться на мои плечи не удалось — ей, как назло, попалась лестница. Дождь не ошибся, два тома «Другой стороны» торчали на верхней полке дальнего стеллажа.

Зажигать свет никто из нас не решился. Если дело примет нежелательный оборот, в полумраке скрываться будет легче. Пришлось ограничиться крошечный шариком света, позволяющим разобрать подвыцветшие строки.

То и дело вдалеке раздавались шаги, и мы, затаив дыхание, ждали. Пройдет ли случайный посетитель мимо, или кому-то из ордена внезапно приспичило почитать древние темные мануалы? Склонимся мы дальше, листая страницу за страницей, или придется бежать, упустив, возможно, единственный шанс получить ответы?

Пока везло.

Дождь был прав: очевидно, все были слишком заняты какой-то там делегацией, припершейся из главной обители ордена, чтобы сидеть в дальних отсеках наедине с книгами.

— Смотри! — Нин-джэ, перелистывавшая второй том, хлопнула ладонью по странице, занятой тремя иллюстрациями. Первая как две капли воды напоминала татуировку. На следующей один из бутонов был раскрыт наполовину, второй не тронут, а на месте третьего красовался цветок. Последняя изображала раскрытыми все три бутона.

Я уже видел эти рисунки. Они обидно занимали целую сторону единственного доставшегося мне листа ритуала. Нет бы добыть кусок с текстом — так судьба подкинула дурно нарисованное посмешище. Впрочем, на что жаловаться, если все в конечном счете удалось?

— Читай. — Я захлопнул ставший ненужным первый том и направил свой свет на книгу Нин-джэ, чтобы ей проще было разбирать полустертые письмена.

Девушка забавно сморщила носик, как всегда в моменты умственного напряжения.

— Как у тебя с древними языками?

— Никак. — Я врал с чистым сердцем. Помнится, она не была специалистом, но все равно читала старинные тексты в разы быстрее меня. Даже если признать, что я способен это разобрать, времени потрачу несоизмеримо больше.

— Значит, мы тут надолго. — Нин-джэ обреченно склонилась над книгой, будто от близости слова станут понятнее.

И словно назло, в коридоре вновь раздались шаги.

— Читай. — Я понизил голос до еле различимого шепота и потушил свой огонек. — Я к двери, буду стеречь.

«Стеречь» — это я погорячился, конечно. На случай вторжения единичного заблудшего библиотекаря, допустим, есть простой и надежный способ: по затылку, за ногу и за ближайший стеллаж. Но если придет толпа, пользы от меня в дверях — разве что заорать дурным голосом и бежать. Потому что, если шум