Это безумие, детка (СИ) - Аваланж Матильда Страница 25

Расслабленно откинувшись на койке, Гаспар гладит ее выбившиеся из хвоста светлые волосы, в то время как Роэл, пунцовея от постыдного вожделения, расстегивает ремень его брюк, чтобы сделать то, о чем помимо воли думала, когда ее губы коснулись губок флейты, которую он держал.

Взять в рот его член. Ласкать, языком проводя по всей длине, заглатывая у основания и чувствуя, как бархатная головка трется о небо.

– Зубы, зубы спрячь! Забудь, что они вообще у тебя есть! Нежнее! Глубже, ты его практически не захватила! Ну вот… Черт, Роэл, какая же ты неловкая! Хватит, больше я не хочу!

Это говорил не Гаспар, а Ник Леконт, когда она пыталась доставить ему удовольствие, как умела. Очень часто бывало и так, что он вообще не давал Роэл закончить ласку, оставляя ее с каким-то щемящим чувством собственной никчемности и неудовлетворения.

 Гаспар Леоне не говорил ничего подобного. Он безотрывно смотрел ей в глаза, сжимая руку Роэл и переплетя свои пальцы с ее. Растворяясь в этом откровенном взгляде, в котором Роэл с упоением считывала наслаждение, она насаживалась ртом на его член еще глубже, осыпая его самыми нежными и бесстыдными ласками, на которые она была способна. И чем больше она ласкала его, тем сильнее ощущала томление внизу живота, где наливалось липким раскаленным янтарем ее лоно.

Он до хруста стиснул ее пальцы, будто хотел сломать их, пульс у Роэл взорвался, потому что она почувствовала – сейчас – и Гаспар излился. И в тот момент у Роэл выступили на глазах слёзы. Но это не были слезы унижения или боли. Нет.

В тех редких случаях, когда кончал Ник, она обычно аккуратно выталкивала его горьковатое семя изо рта, чувствуя себя как-то… не так. Излив Гаспара был без вкуса, и он потек по горлу прохладой, а Роэл неожиданно для самой себя проглотила его весь.

– Знаешь, куколка, я мог бы кончить только от одного выражения твоего лица, – негромко проговорил Гаспар, поднеся к ее щеке хищно скрюченную, растопыренную ладонь, но не коснулся. – Лицо порочной Мадонны… Обожаю тебя, слышишь?

– А я тебя ненавижу, – опустив ресницы, чтобы не видел ее взгляда, прошептала Роэл и, не отдавая себе отчета, облизала губы.

Он громко засмеялся, будто она сказала что-то уморительно смешное, и, дернув девушку вверх, подмял под себя, так, что она оказалась на постели под ним.

Но продолжения не случилось: Гаспар вдруг остановился, будто к чему-то прислушиваясь, а затем и вовсе спихнул ее с койки.

– За черту. На стул садись, – отрывисто приказал и обжег ее острым взглядом. – И молчи, обо всем молчи!

Едва Роэл успела подчиниться и пригладить съехавший набок хвост, не понимая, что происходит, как послышался звук отпираемых замков и в камеру вошел Феб Дюпон.

– Боюсь, сегодня вам придется закончить немного раньше, – проговорил он доброжелательно, внимательно разглядывая Роэл, которая отчаянно пыталась заставить себя принять обыкновенный вид. – Гаспар, в саду не хватает рабочих рук. Поможешь?

– Мисс Харт хотела провести еще пару тестов… – с ангельским видом проговорил Леоне.

Господи, и как Феб не заподозрил в этих словах наглейшую усмешку? Как не почувствовал то, что прямо сейчас происходило в этой камере и отзвуки чего витали в воздухе, как замершие аккорды оперы Вагнера? Неестественным, будто не ей принадлежащим голосом Роэл промолвила:

– Вы можете идти, мистер Леоне. Мы… закончим в следующий раз.

Какой же ухмылкой, проходя мимо, он ее одарил! Только слепой не поймет… Роэл уловила его тревожный запах, и как наяву ощутила его руки на своем теле. Низ живота отозвался предательским спазмом.

Слепой и еще Феб Дюпон… Когда Гаспар в сопровождении конвоя удалился, главврач лечебницы Трифона еще какое-то время обсуждал с ней ее несуществующий сеанс с Гаспаром, восхищаясь ее тонкостью и психологизмом, а потом вдруг сказал:

– Я хочу кое-что показать, Роэл. Если готова, конечно.

Интересно, почему стены в психиатрических лечебницах красят в желтый цвет? Жуткий, неприглядный, грязно-желтый цвет. Роэл однажды спросила об этом Феба, и ответ ей не особо понравился. Считается, что жёлтый действует на пациентов успокаивающе, потому как угнетает нервные процессы. А депрессией проще управлять, чем агрессией. Получается, все сводится лишь к тому, чтобы было удобнее управлять…

– Его зовут Рорден Боррик, десмонд, поступил к нам вчера, – рассказывал по дороге Дюпон. – Из простых, мусорщик, но упорно считает себя истым вампиром из влиятельнейшего клана. Состоял на учете в Окружной больнице и до недавних пор был довольно безобиден, но последние месяцы тамошний доктор стал обращать внимание на признаки, говорящие об усугублении его душевной болезни. Увы, несколько дней назад мистер Боррик напал на человеческую девушку и укусил ее, тем самым нарушив Хартию о неразглашении тайны существования вампиров, своим буйным поведением дав веские основания, чтобы поместить его к нам, в стационар.

Роэл шла за Дюпоном, слабо понимая, к чему он все это ей говорит, пока они не подошли к странной двери, у которой их ожидала группа, состоящая из четырех охранников, врача, медсестры и мужчины в заношенной одежде. В нем девушка почти сразу узнала того самого Рордена Боррика, о котором рассказывал Феб. Худой, как жердь и чрезвычайно высокий, с залысинами и серой, нездоровой кожей, в круглых очочках, он все время оттирал грязным рукавом потный лоб и бубнил, как заведенный:

 -Я еще раз повторяю: у вас будут серьезные проблемы! Клан Моранте не простит! Я истый вампир, близкий родственник самого Константина Леоне! Дайте мне сосуд, я должен испить свежей крови! Кушать хочу, нямки, ням-ням! Пососать кровочки! Истый! Девушка! Фонтан! Крови! Девушкиной крови! А-а-а-а-а-а-а!

Его речь становилась все бессвязнее и в то же время агрессивнее. Боррик с яростью смотрел на окружающих, точно зверь, загнанный в клетку, и в какой-то момент, громко вопя, кинулся к горлу медсестры.

То, что произошло дальше, Роэл просто потрясло: молодая невысокая девушка с каменным лицом скрутила мужчину, чуть ли не впечатав в кафельный пол, а санитары четкими слаженными движениями накинули на него смирительную рубашку и запеленали, точно младенца, крепко связав длиннющие рукава у него на спине.

Неистовствуя, Рорден Боррик кинулся было на стенку, очевидно, собираясь размозжить себе голову, но был остановлен укоризненным голосом Феба Дюпона:

– Господин Боррик, голубчик, не к лицу истому вампиру, члену влиятельнейшего клана княжества вести себя столь неподобающим образом.

Он говорил еще, какие-то мягкие, успокаивающие, разумные фразы, которые волшебно подействовали на мужчину. Во всяком случае, буянить Боррик вроде как перестал и в сопровождении конвоя послушно пошел за Фебом в помещение, находящееся за дверью, которую главврач открыл своим ключом. Она была примечательной: до половины обычная прямоугольная дверь, верхняя половина же ее вписывалась в круг. Обратив внимание еще и на то, что дверь, в отличии желтых стен, крашена нежно-зеленой краской Роэл, вошла вслед за остальными.

Помещение оказалось круглым, без окон, с высокими сводами и зелеными деревянными панелями на стенах. Малахитовая комната, о которой рассказывал Феб на свидании. Здесь делают так, чтобы пациент лечебницы не смог сбежать, поняла Роэл.

В центре находилась контурная установка. Она представляла собой сложную металлическую конструкцию, состоящую из многих звеньев, расположенных в совершенно иррациональном порядке, в арку которой и завели присмиревшего Боррика, предварительно надев на его голову нелепый жестяной шлем. У Роэл екнуло сердце – в этом было что-то в духе средневековых пыток, в духе электрического стула...

Наверное, подобные мысли пришли в затуманенную голову Боррика, потому что он задергался, но был успокоен мирным голосом главврача. Попросив его стоять недвижимо, Феб Дюпон подошел к пульту, который он привел в рабочее состояние при помощи своего ключа и которым, очевидно, и управлялась вся эта конструкция.

Не зная, куда деваться, Роэл робко приблизилась к Дюпону.