Алина Борисова - Край забытых богов[СИ] Страница 26

А моя судьба в горах, видимо, не обрывается. Что ж, пойду искать, кто ж это так решил. Выхожу за дверь и оказываюсь… ну, видимо, в гостиной. В пользу этого предположения говорил диван, и несколько кресел, и невысокий стеклянный столик между ними. А вот книжные полки, полностью скрывающие стены, намекали, что я по–прежнему в библиотеке.

— Туалет направо в конце коридора, — библиотекарь нашелся в одном из кресел. Его темно–бордовый халат практически сливался с обивкой, и лишь волосы тусклым серебром чуть оживляли общую картину. А глаза даже не открыл. И цвет лица — землистый, не самый здоровый. Особенно для вампира.

— Я не очень спешу, — прошла, села в кресло напротив. Многое собиралась ему сказать, и спросить о многом, но, глядя на него, спросила единственное, — я могу тебе чем–то помочь?

— Помоги.

— Как?

— Не ругайся сейчас, ладно? Я не мог тебя там оставить. И спорить с тобой сил не было. И сейчас у меня их тоже нет. Так что давай все завтра, договорились?

— Да, хорошо. Мне уйти?

— Как хочешь, ты мне не мешаешь.

Остаюсь. Забираюсь с ногами в кресло, сворачиваюсь поудобнее, и сижу, разглядывая вампира, а затем и комнату за его спиной. Я, оказывается, очень устала быть одной. Совсем одной, когда ни то, что поговорить, даже взгляду не за кого зацепиться. И сейчас было хорошо уже оттого, что я не одна. Хотя бы просто — в пространстве этой комнаты. Незаметно для себя задремала, когда проснулась — вампира в комнате уже не было, а вот стакан сока на столике стоял.

Выпила. Дошла до окна, выглянула наружу. Разглядела несколько строений неподалеку. Без окон — видимо, гараж. Чуть в стороне — небольшой деревянный домик. Предположила, что там живут слуги. А дальше был высокий забор, поросший какими–то лианами. Пришла мысль о загоне для рабов. Потому что кровью он, конечно, не питается, но только по особенным случаям. И ходит потом колючий и злой. А чтобы светиться обаянием и очарованием, ему необходимы вкусные свежие рабы.

И девочка в доме. Вот зачем я ему, еще бы понять. Надеюсь, расскажет. Завтра.

Других строений поблизости не наблюдалось, ничего более не наблюдалось, кроме поросшей травой равнины, но ближе к горизонту темнели многочисленные крыши какого–то городка. Еще и отшельник, кто бы мог подумать. А мне он всегда казался любителем шумных вечеринок и чувственных удовольствий.

А впрочем, может у него есть еще и второй дом, в городе (вернее, третий, есть же у него дом в Илианэсэ). А здесь он прячется, только когда он вот такой… Коэр. А в городе блистает легкомыслием и очарованием.

Уснула, кажется, на диване. Помню, вытянула у него с полки какую–то книжку на эльвийском, попыталась прочесть… и ничего особо не вышло. Анхен меня в основном устной речи учил, а буквы мы хоть и изучали некогда, да слова у них писались совсем не так, как звучали, и я, может, и знакомые слова видела, да в письменном виде опознать их не могла.

Еще, кажется, помню пальцы, что эту книжку из моих безвольных рук вытягивали, и мягкий ворс его халата под щекой, и что–то я бормотала о том, что дойду сама. Или только думала? Потому как он не услышал, и все же донес. До кровати, которая отныне стала моей.

На следующий день светлейший коэр был гораздо бодрее, и куда больше походил на знакомого мне вампира. Я нашла его в кабинете, комнате, которая отличалась от прочих наличием большого письменного стола. Ну и книги здесь не только заполняли все стены, но и стояли многочисленными стопками на полу и почти полностью загромождали этот самый стол. За которым сидел красивейший вампир на свете и увлеченно что–то читал.

— И сегодня с тобой не ругаться?

Он отложил свою книжку, обернулся ко мне. Улыбнулся:

— Сегодня ругайся. А что, все еще хочется?

Качаю головой. Вчера хотелось, да. А сегодня…

— Нет. Ответь мне просто. Зачем ты меня увез? Куда? И что теперь — откормишь, приоденешь — и вновь бросишь дорогому Нэри?

Встает, подходит, обнимает.

— Себе оставлю, — тихонечко шепчет мне в ухо. — Хотя — да, откормить и приодеть придется, — добавляет, отстраняясь и критически меня оглядывая.

Одежду свою я сегодня обнаружила, ту, что была на мне, когда мы чай его замечательный пили. А вот больше — увы, ни единой тряпочки, а ведь у меня и платья красивые были, а не только походные штаны невнятного цвета, что держались на мне только благодаря ремню, в котором пришлось прокрутить новую дырочку. Похудела я страшно, а ведь лишнего веса у меня и прежде никогда не было. Так что откармливать меня долго теперь придется.

Вампир же нынче не только улыбался знакомо, на нем и рубаха была привычная, белая. И светлые брюки. И сам он был такой — светлый–светлый, разве что не светился.

Увел меня в гостиную, посадил на диван и решительно требует:

— Давай–ка, Ларис, рассказывай. Все, что было на самом деле, как ты оказалась в тех горах, что случилось между вами с Анхеном, почему он за тобой не вернулся, когда опасность для тебя миновала. И все, о чем еще я не знаю. Версию Анхена я тебе уже озвучивал. Никаких других подробностей он не разглашал.

— Правда? Он совсем… совсем ничего обо мне не говорил? — Слышать это было неожиданно больно. Как же так, он ведь меня любил? Еще тем утром я точно знала, что он меня любит, я чувствовала… А он… вот так… легко…

— Говорил, почему же нет. Что ты решила на вампироедение перейти, — он закидывает руку на спинку дивана, чуть разворачивается ко мне и улыбается своей знакомой мягкой улыбкой.

— Что? — ошарашенно переспрашиваю.

— Последний раз, когда я спрашивал о тебе у Анхена, — любезно поясняет мне Лоу, — он сначала буркнул раздраженно: «да умерла она, умерла», а потом добавил: «да что ты о ней так печешься, она вообще тебя съесть предлагала. Утверждала, что ты точно должен быть вкуснее рыбы».

— Ты обиделся? — а я и забыла почти об этой фразе. А он вот… запомнил. Донес.

— На что?

— Но я ведь и вправду однажды так сказала.

— За это ты меня потом поцелуешь. А может, еще и угостишь.

— Лоу! — вот теперь заметно, что воздержание у кого–то закончилось. Длительное.

— Да ладно, я ж не настаиваю, — он подмигивает мне и опять улыбается. — Я просто очень рад, что ты жива. Ну а теперь серьезно. Рассказывай.

Рассказываю. И плачу, вспоминая. И опять рассказываю.

— Понимаешь, дело не в том, что он вампир. Или что он убил… или убивает. Я ведь понимаю, что твоя нежная улыбка тоже сегодня жизни кому–то стоила. Дело в том, что он заботливый, ласковый — но только когда я слабая. Беспомощная, поверженная, покорная. Но стоит мне сказать ему хоть слово против — и он наказывает. Даже не наказывает, карает. Расчетливо, беспощадно. Говорит, я ему возлюбленная, а сам карает каждый раз, как рабыню. А так — я не могу, я не согласна. Это не любовь, это рабство. Полное, беспрекословное. У меня не должно быть своих мыслей, своих взглядов, только его. Мне не надо иметь своего мнения, а потому мне не надо давать информации, ни о чем, чтоб и мнения сформировать не смогла. Или сформировала бы ошибочное, чтоб лишний раз мне указать, как я ошибаюсь, а он прав. Всегда, во всем прав.