Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова Страница 26

Нордер-Галь поспешно достал из кармана сигарету и тут же закурил, закутываясь клубами дыма. Отгораживался. Я с мольбой всматривалась в его лицо. Глаза будто немного потемнели, словно подернулись тенью, зрачки сузились.

Я прекрасно понимала, о чем он говорит. Меня запрут в этом страшном черном гробу. И я перестану существовать.

Я едва шевелила губами:

— Умоляю. Я сделаю все, что вы хотите. Я смирилась. Только отсрочьте, ваше превосходительство.

Он даже не взглянул на меня:

— Поздно.

Не знаю, что я чувствовала. Одновременно все и ничего. Вдруг вскочила, будто мною кто-то управлял, подбежала к Нордер-Галю, вцепилась в его руку:

— Умоляю, сжальтесь.

Я надеялась, что его остановит наир. Опьянит, несмотря на дым. Но я даже не понимала, есть ли он. Зрачки карнеха на мгновение расширились, заполняя почти всю радужку, но тут же сузились вновь. Он бросил сигарету, схватил меня за руку и оттолкнул:

— Раздевайся.

Я лишь мелко качала головой и пятилась. Нервно взглянула на Зорон-Ата:

— Помогите!

Толстяк вытянул губы, повел бровями, будто демонстрировал свое бессилие.

Нордер-Галь потерял всякое терпение. Кинулся ко мне, содрал старухино тряпье, платье затрещало под его руками.

Зорон-Ат сделал шаг:

— Отложим до завтра, мой карнех. Взгляните на нее.

Нордер-Галь смерил толстяка таким взглядом, что я буквально читала свой приговор:

— Нет.

Он содрал с меня остатки одежды, вытряхнул из туфель, втолкнул в черный ящик. Последнее, что я успела услышать перед тем, как захлопнулась дверца:

— Начинай.

Глава 13

Казалось, за всю жизнь я не помнил себя в такой ярости. При одном взгляде на эту девчонку все внутри воспламенялось. Пожаром. В венах бурлила лава. Я смотрел, как Зорон-Ат настраивает панель, устанавливает колбу, и ловил себя на мысли, что где-то внутри безумно хочу остановить его. И с каждой секундой это желание нарастает.

Если все получится — это тело достанется Этери. Оно станет другим, совсем другим. Другие жесты, другие запахи, другой взгляд. Оно утратит наир. Даже лицо обретет иную окраску. Зорон-Ат утверждал, что останется лишь оболочка, послужит сосудом. Но естество станет иным.

Если же меня вновь ждет разочарование, я потеряю девчонку. Я стану сожалеть. Прежде я никогда не сожалел.

Абир-Тан был прав — я торопился. Потому что боялся сглупить, поддаться, все испортить. Чем больше я привяжусь к ней, тем сложнее станет ею жертвовать. Тела с такими данными может больше не найтись. А нарушить обещание, данное архону — потерять все. В том числе — собственную жизнь. Ариш-Андил может дождаться своего смертельного часа. Я должен идти до конца.

Я не мог жертвовать всем из-за сиюминутных порывов. Из-за болезненного желания получить девку с битым геном. Это было слишком.

В последние дни я постоянно твердил себе это. Терзался, как мальчишка. Закрывал глаза и снова и снова видел, как ее белая кожа покрывается мурашками от моих касаний, становится перламутровой от выступившей испарины. Как твердеют под пальцами аккуратные розовые соски. Как учащается дыхание, ускоряется пульс. Страх и трепет едва заметного возбуждения, которое она сама не осознавала, окрашивали мощный наир такими красками, что я дурел. В штанах пекло, в теле разливалась такая мучительная эйфория, что я едва контролировал сознание. И был не в силах даже вообразить, что испытаю в минуты обладания. Но желания — ничто в сравнении с целью. Не моей целью.

Зорон-Ат оторвал меня от мыслей:

— Все готово, ваше превосходительство.          

Я прочесал пальцами волосы, будто надеялся унять бурю в голове, поднялся. Подошел к метатору, взглянул на развернутые толстяком панели. Каждый раз смотрел, но ни черта не понимал. Впрочем, это не моя забота. Главное, чтобы разбирался Зорон-Ат — это его прямая обязанность.

Я взглянул на колбу, установленную в держателе метатора, вспомнил слова Абир-Тана. Повернулся к толстяку:

— Каковы потери при перегонке?

Зорон-Ат повел бровями, прикидывая:

— Чуть меньше пяти десятых процента.

— На весь процесс?

— При нулевой сцепке. Если сцепка удалась, то просчитать процент заранее невозможно. Скорость перегонки зависит от восприимчивости. Самая продолжительная сцепка до разрыва заняла шесть минут двадцать три и две десятых секунды, ваше превосходительство. Сверхпотери тогда составили шесть десятых процента.

Система всегда давала сбой почти сразу. Это означало провал и потерю донорского тела… Толстяк всегда называл порог в тридцать процентов пограничным. Утверждал, что его преодоление говорит об успехе.

Зорон-Ат будто копался в моих мыслях:

— Ваше превосходительство, вы в чем-то сомневаетесь? Отложим?

Я посмотрел в его щекастое лицо, скрестил руки на груди:

— Начинай.

Я боялся дрогнуть, если отложу.

— Вы уверены?

— Да.

Лицо Зорон-Ата мгновенно покрылось потом, он ежесекундно облизывал губы. Так было каждый раз. Он всегда нервничал. Я обычно был спокоен, лишь испытывал непередаваемую досаду, когда сцепка прерывалась и процесс прекращался. Теперь же не находил себе места. И все еще колебался, не смотря на собственный приказ. Это было слабостью. Непозволительной, разрушительной, неуместной. Я не отменю его. Но внутри бушевал ураган, швырял острое крошево мыслей, будто битое стекло. Я чувствовал, как вздулись вены на висках, на шее. Снова и снова вопреки желанию мысленно возвращался к тому мигу, когда касался ее. Дыхание, тепло, наир. Это было сильнее меня.

Зорон-Ат вновь пристально посмотрел, будто в последний раз просил подтверждения. Его лицо лоснилось, словно вымазанное маслом. Я коротко кивнул. Толстяк нервно облизал губы и запустил процесс.

Я испытал облегчение, избавившись от терзаний — прервать уже нельзя, как бы я не хотел. Процесс запущен — и метатор не может остаться пустым. Как утверждал Зорон-Ат, в этом случае может произойти взрыв такой силы, что взлетит на воздух все судно.

Нарастал легкий гул, похожий на завывание ветра в трубе. Приборная панель дрогнула, замерцала синим светом. В воздухе проявилась длинная пустая шкала, под ней — столбцы цифр, схемы, диаграммы. Таймер. Все это я уже видел неоднократно. Колба в держателе вспыхнула, прошитая белыми лучами, закрутилась, как в центрифуге. Световая шкала дрогнула, заполнившись синим на одно крошечное деление. Раздался размеренный высокий писк метатора. Процесс пошел.

Мы с толстяком переглянулись, будто предлагали друг другу назвать ставки. Но оба были напряжены. Я достал сигарету, закурил, хоть в этом не было теперь никакой необходимости. Но к этому дерьму привыкаешь. А в такие моменты дым всегда отвлекал. Зорон-Ат тоже потянулся к ящику.

Какое-то время мы стояли в совершенном молчании. Курили, не сводя глаз со шкалы, слушали мерный писк. Минута. Две. Три. Шкала снова дрогнула. Отметка в