Попаданец для драконши - Алиса Рудницкая Страница 27

— Оставь нас, — приказала она Альти и та, быстро поклонившись, вышла из комнаты.

Стоило служанке скрыться за дверью, Ласла тяжело вздохнула и, сняв свою громоздкую маску-шлем, поставила ее на прикроватную тумбочку. Я вскользь заметил на ее лице задумчивое, чуть печальное выражение. Я ожидал, что она сядет в кресло, на котором сидела Альти… но королева примостилась на край кровати и, заглянув мне в лицо, погладила по волосам.

Это было… так пугающе и так неожиданно, что у меня на глаза снова навернулись слезы.

— Та женщина… она была счастлива… — выдавил из себя я. — И остальные. Вы все смотрите на меня и видите своего мертвеца. Я… только больно вам делаю. Будто я этого не понимаю. И мне самому от этого… так невыносимо…

Ласла еще раз тяжело вздохнула.

А мне… мне вдруг стало неприятно от самого себя. От тех мыслей, что мне хотелось бы выразить, но я не мог решиться. Но Ласла смотрела на меня так странно, с какой-то затаенной нежностью, что я решился. Решился, хотя и подозревал — ей эти слова не понравятся.

— Знаешь… ты возненавидишь меня за то, что я тебе скажу… но можно я уже скажу это?

— Говори, — благосклонно кивнула Ласла.

— Мне порой… так хочется быть этим вашим всеми любимым принцем… потому что я сам из себя ничего не представляю, — сказал я… и тут же до боли, до дрожи прикусил губу. — Мне и раньше казалось, что меня… попросту нет, не существую я… а теперь…. теперь…

Я уткнулся лицом в подушку, и Ласла снова прошлась рукой по моим волосам.

— Я не зла, — сказала она. — Но я не совсем понимаю, о чем ты. Объяснишь?

Я посмотрел на нее с надеждой, но поймал лишь усталый взгляд. Да… какая в конце-то концов разница. Завтра — она подпишет мне смертный приговор, а сейчас пришла, наверняка, чтобы что-нибудь о пире сказать. Мне так хотелось кому-нибудь выговориться, рассказать о том, о чем даже сестра не знала. И я решился.

— Можешь… дать стакан воды? — попросил я. — Объясню…

Ласла, одной рукой налила из прозрачного пузатого графина воды мне в высокий, стеклянный стакан. Налила, а потом, подумав, капнула туда пару капель снотворного, что в зеленом флаконе стояло тут же, на тумбочке. Протянула мне. Я выпил — в горле от слез пересохло — и выдавил из себя благодарную улыбку. А потом, вернув стакан на тумбочку, я начал:

— Знаешь… одно воспоминание очень… въелось в мою память. Потом, я сколько бы о нем не думал… мне все казалось, что именно оно меня подкосило. Там, у себя дома, я, прежде чем заболел, поступил в университет. Не знаю уж, есть у вас здесь университеты или нет…

— Есть, не отвлекайся, — прервала меня Ласла. — Это не так существенно. Просто говори, я пойму, даже если что-то будет не так, как у нас.

— Хорошо, спасибо, — поник я от ее равнодушия, но все же продолжил — отступать было поздно. — Так вот… когда я пришел на самое свое первое занятие, то там был преподаватель. Дедушка, может, лет шестидесяти, а то и больше. Старой закалки. И он, кажется, привык делать все как тогда делали, в его времена. И он попросил нас всех познакомиться. Ну… подняться, представиться, сказать сколько тебе лет, откуда ты и, самое главное, чем увлекаешься. Для всех моих однокурсников это было такой неприятной процедурой… никто не хотел рассказывать о себе что-то такое, личное. Для меня это тоже было обременительной обязаловкой. Но, знаешь… я сидел и слушал, как они встают и говорят одно и то же. Мы смотрим фильмы и слушаем музыку. Самым оригинальными ответами среди всех, которые я слышал, были — я гуляю с друзьями и я играю в компьютерные игры. Я сидел и думал, что скажу сам… а когда поднялся, то сказал то же, что и все. И я думал, что это нормально. Ну… все такие, нет ничего плохого в том, чтобы быть как все. А потом, когда я сел, встала девушка… и сказала, что она читает книги, создает макеты из картона и… и черт возьми вышивает крестиком…

Я запнулся и тяжело вздохнул.

— И что же в этом такого? — спросила удивленно Ласла. — Всегда, в каждом обществе найдется не такой, как другие…

— Да я… понимаю, — кивнул я устало. — Но знаешь… я ведь себя всегда таким особенным считал. Не знаю почему, но мне всегда казалось что я делаю что-то не так, как остальные, лучше. А эта девушка просто поставила меня на место. Просто… заставила меня чувствовать себя ущербным. Не знаю почему меня это тогда так больно укололо. Я просто подумал… а если я ничего не создаю, ничего не делаю и даже не знаю, чего я хочу от жизни — то… какой же я особенной? Какой вообще всем этом смысл? Я поступил в университет, который выбрали мои родители, я ничем не увлекался и ничего не делал. Я мог рассказать кучу забавных историй из своей жизни, но на все эти истории мои друзья всегда говорили — оооо, я тебя так понимаю, у меня было то же самое. И тогда мне впервые показалось, что меня просто… нету. Не существует. Я, чертов я, не существую как что-то отдельное — я просто часть. Один волосок на теле какого-то огромного животного, волоски которого похожи один на другой и…

— Какие же все же у вас другие проблемы, — вздохнула Ласла. — Однако я начинаю понимать, к чему ты клонишь. Продолжай.

— Да что там продолжать… эта, казалось бы, ерунда меня подкосила… — потупился я. — Я впал в депрессию из-за осознания, что я — ничто. Потом я заболел и меня парализовало. И тогда я стал не просто ничем… я стал не просто волоском… я стал волоском с загноившейся луковицей. Совершенным, никому не нужным ничтожеством, от которого одни только проблемы. Но… здесь, Ласла, уже три дня… даже при том, что я продолжаю быть калекой, обузой, проблемой… у меня впервые в жизни появился хоть какой-то смысл, хоть какая-то цель. Но самое страшное вовсе не это… теперь я начинаю думать еще кое-о чем…

Я сглотнул и, подняв голову, заглянул ей в глаза.

— Ласла… а может, меня и не было вовсе никогда?