Реверанс со скальпелем в руке - Тамара Шатохина Страница 27

— Готовим операционный стол? — решилась я, — мэтр, подготовьте, пожалуйста… нужное средство. И… и…

— Что, мадам дю Белли? — вытаскивал он за уши мой авторитет.

— Пусть отпилят ножки у стола… на ширину вашей ладони, везде одинаково — мне высоко, — шепнула я ему на ухо, — Жак… если не попытаться, он точно умрет. И в муках. Вы оперировали подобные случаи?

— Всегда предпочитал муки не усугублять. Вы уверены в сибирских методиках?

— Я точно знаю, что иначе исход будет летальным — без сомнений.

— Дерзайте, Мари… я прикрою, если что. Вы не должны бояться и сомневаться тоже, — и чуть громче добавил — на публику: — Мне нужна помощь — вынести стол, укоротить…

Желающих помочь оказалось навалом.

И это случилось…

Наблюдатели (а они никуда не делись и расходиться отказывались) были отогнаны Дешамом на расстояние десяти шагов. Пациент был раздет, обмыт, зафиксирован на столе ремнями, накрыт стерильной простыней с разрезом в месте будущего оперативного вмешательства. Под поясницу ему была подложена подушечка — операционное поле должно чуть возвышаться над остальным телом.

Повязав косынками на манер колпаков головы себе и доктору, напялив и на него тоже белый передник… тот самый — от шеи до пят, намыв после этого руки щелоком по три раза… мы приступили. Пациент спал, всхрапывая, а над поляной разносилось вначале показательно спокойное, а потом сдержанно отрывистое:

— Всегда выполняем разрез ниже линии, соединяющей две передневерхние ости подвздошных костей. Протираем коньяком… И-и-и… проходим кожу… рассекаем апоневроз наружной косой мышцы… Крючки, пожалуйста… Разделяем мышцы… рассекаем поперечную фасцию и брюшину… И что мы видим в операционной ране? — червеобразный отросток слепой кишки… в воспалённом состоянии. Хорошо вошли. Пинцет, мэтр. Мобилизуем купол слепой кишки, ищем основание… влажная салфетка… выводим купол в рану… кишку постепенно поднимаем вперед путем попеременной тракции в краниальном и каудальном направлениях…

Будто автомат… в машинальном каком-то бреду и вместе с тем совершенно осознанно… я рисковала и решалась мгновенно. Не оказалось зажимов нужной формы, чтобы раздавить основание отростка, и для перевязки его я взяла льняную нить — так меньше шанс прорезаться сквозь… После иссечения скальпель, загрязненный содержимым кишки, улетел в сторону под общий потрясенный вздох… Совместные действия с Дешамом не были отработаны. Иногда приходилось повторять просьбы несколько раз — спокойно, ровно, не повышая голоса… показывать что мне нужно, доставать самой, если это было возможно. При выходе и ушивании нарисовались свои сложности…

А еще кто-то бормотал что-то за спиной, шумела листва, чирикали птицы, но самое страшное — больной между храпом надсадно стонал… Наркотический сон то ли был недостаточно глубоким, то ли выходило время воздействия. Засечь его не было возможности. Песочные часы были, но… я все равно не смогла бы работать в другом темпе. И не молча… совсем не молча — рот не закрывался.

Обработав шов и наложив повязку, я ополоснула руки… и вдруг поняла, что люблю Шонию.

Послушала дыхание, проверила зрачки и прощупала пульс на шее пациента… Взгляд мельком обежал пёструю толпу и остановился на иссеченном отростке внутри влажной салфетки… И я благополучно осела возле операционного стола на траву — в обмороке. Может потому, что граммов двадцать коньяка я все-таки…того? Глоток всего. Да оно не особо и взяло… зато расслабился тугой панический узел где-то внутри. Просто нужно было как-то решиться. А Дешам сделал вид, что так и надо. А Мари могла быть непривычна к крепкому алкоголю…

Глава 11

— Такси! — дернулся Георгий к проезжающей мимо машине и, увидев, как водитель, тормознув, махнул ему рукой, быстро обошел машину и заглянул внутрь.

— Шустрей… — недовольно проворчал таксист и, дождавшись, когда он сел, стал сдавать назад.

— Проблемы? — не понял его тона пассажир, потом кивнул: — А-а… могут быть предъявы — очередность?

— Стояли бы оба в очереди, тебе нужно?

— Да нет…считай — обоим повезло, — усмехнулся Шония.

Его сжирало нетерпение… какой там в очереди! Тут ощущение — машина на месте стоит, а не выжимает на объездной разрешенный максимум.

Две недели его не было в городе. Устал, как ездовая собака, сутки в поезде… и почему так — непонятно. Новый чистый вагон, постельное с нуля, биотуалет, а чувство — месяц не мылся. Жрать охота, опять же… нервное напряжение последних дней отбивало аппетит напрочь. Зря дал себе установку… пытался бороться со своим безумием, хотя бы загнать его в приемлемые рамки — принципиально не звонил в отделение сам. Поручил старшей сообщать, если возникнут вопросы или появятся новости. Выдерживал характер, а сейчас понял, что сам дурак. О чем тут…? Если внутри весь — комком и колотит… а душа несется впереди машины!

Но таксиста не торопил — слишком часто торопыги попадали на его стол.

Хотел ведь все по-людски — сразу домой… Даже предупредил Нуцу о времени приезда. Волевым усилием давил в себе неистребимую потребность — в который раз уже! И опять сдался, понимая, что — нет… просто не сможет — говорить что-то, пихать в себя еду, радоваться дому, даже нормально общаться с пацанами — чтобы все внимание, весь его интерес — только им и без посторонних мыслей. Дети огромная и важная часть его жизни. Но только часть.

Поздно понял — чем на самом деле жил все эти годы, что делало жизнь полной и цельной. Жалел, что уступил тогда Машу другому — легко, послушно. Не боролся за неё, не добивался и не уберег…

Первый раз увидел её в перевязочном — случайно, на бегу. Лето тогда было какое-то дурное — жарко, парко. Девчонки в отделении совсем легко одеты, пуговички максимально расстегнуты — радость глазу и не только… Он тогда только пришел на стажировку, но уже поглядывал, присматривался в предвкушении и даже авансы успел получить — улыбками, долгими взглядами. А мужику вообще трудно не смотреть и не думать, когда под тонюсенькими халатиками и костюмчиками белья — самый минимум. Пациенты с болями и те шеи сворачивали.

И она тоже светилась вся — Маша, но не так — стояла у окна, подняв голову к открытой фрамуге и дышала под сквозняком.

Тоненькая вся, хрупкая… как фарфоровая статуэтка. Ничего, в принципе, значительного — даже грудь совсем маленькая — единичка…? Да не в том дело! Важно, как ходила, как держала голову, говорила, улыбалась — все цепляло. Било по мозгам сильнее водки! Необъяснимо… Можно бы сказать красиво — «среди миров, в мерцании светил, одной звезды я повторяю имя…» А можно, как сказал,