Синтия Хэнд - Святая Страница 28

- Дорогая, в этом нет ничего плохого, - весело говорит мистер Фиббс. – Бывает полезно узнать еще чью-то интерпретацию. Но еще важнее самостоятельно побороться с текстом. Прочувствовать слова внутри себя, а не просто услышать их у себя в голове. — Ты ль предо мною?

О, как низко пал

Тот, кто сияньем затмевал своим

Сиянье лучезарных мириад

В небесных сферах, - цитирует он по памяти. – Чудесные слова. Что они значат?

- Он говорит об ангеле, которым тот был раньше, - внезапно говорит Анжела. За весь урок она не сказала ни слова, никто из нас не сказал, но, очевидно, ей надоело сидеть молча, пока он разговаривает об ангелах. – Он опечален тем, как низко они пали, потому что даже устанавливая правила в аду, а не подчиняясь Богу на небесах, он все же чувствует скорбь, потому что, - она опускает взгляд в книгу и читает - Что толку в нашем вечном бытии

И силе нашей, вечно-неизменной,

Коль нам терзаться вечно суждено? Не знаю, как сильна его скорбь, но, кажется, достаточно.

- Ты прочувствовала это на себе?

- Эээ… - Анжела человек скорее думающий, чем чувствующий. – Не уверена.

- Ну, в любом случае, проницательная интерпретация, - говорит он. – Вспомните, что Мильтон говорил нам в начале книги. Его целью было развернуть идею о непослушании Господу, как в восстании падших ангелов, так и в человеческих сердцах, что привело к изгнанию Адама и Евы из Садов Эдема…

Я неловко ерзаю на стуле. Мне не хочется разворачивать идею о непослушании Господу – я сейчас не особенно расположена к этой теме для разговора, с тех пор, как решила бойкотировать свое предназначение.

- Мистер Фиббс, у меня вопрос, - говорит Анжела.

- Отлично, - отвечает он. – Суди человека по его вопросам, а не по ответам.

- Правильно. Сколько вам лет? – спрашивает она.

Он смеется.

- Нет, правда. Сколько? – настаивает она.

- Это совсем не имеет отношения к предмету, - твердо говорит он, и могу сказать, она задела его, хотя и не пойму, почему. Он приглаживает свои седые волосы, и вертит в руках кусок мела. – А теперь вернемся к Сатане и его обещанию.

- Мне просто было интересно, ровесники ли вы с Мильтоном, - игриво говорит Анжела, прикидываясь дурочкой, будто она просто дразнит его, а не задает серьезный вопрос, хотя так оно и есть. – Может, вы когда-то общались?

Если мне не изменяет память, на прошлой неделе мистер Фиббс говорил нам, что Мильтон умер в 1647. Если мистер Фиббс когда-то общался с Мильтоном, то сейчас ему уже больше трехсот пятидесяти лет.

Такое возможно? Я рассматриваю его: замечаю, что в некоторых местах его кожа провисает, множество глубоких морщин залегло на лбу, вокруг глаз, в уголках рта. Его руки похожи на шероховатое дерево. Он, очевидно, стар. Но насколько?

- Хотелось бы иметь такое удовольствие, - говорит мистер Фиббс с трагическим вздохом. – Но, увы, мы с Милтоном немного разминулись во времени.

Звонит звонок.

- Ах, - говорит он, и его голубые глаза пронизывают лицо Анжелы. – Звонок. Все свободны.

Этим вечером я сбегаю из дома и лечу на ранчо «Ленивая собака». Ничего не могу с этим поделать. Может, это моя ангельская природа.

Я сижу снаружи у окна Такера, в моих волосах снег, и наблюдаю за ним, сначала, как он делает домашнюю работу, затем готовится ко сну (и нет, я отворачиваюсь, когда он переодевается, я не законченная извращенка), а потом засыпает.

Хотя бы в этот момент он в безопасности.

И снова я решаю сказать ему о своем сне – ненавижу что-нибудь скрывать от него. Мне кажется, что это то, что он заслуживает знать. Я так сердита на маму, осознаю я, за все те секреты, которые есть у нее от меня, а я-то сама не такая? Не рассказываю ему, чтобы не волновать понапрасну, если мне повезет и вдруг выяснится, что я неверно истолковала свое видение. Я держу это в себе, потому что тот факт, что он будет в курсе, ничего не изменит. Я защищаю его.

Но это все равно отстой.

Около двенадцати тридцати его окно внезапно открывается. Это так неожиданно – я уже находилась в полудреме – что я почти падаю с крыши, но сильная рука хватает меня и оттаскивает от края.

- Ну, привет, - радостно говорит Такер, будто мы случайно встретились на улице.

- Ээээ, привет.

- Отличная ночь для слежки, - замечает он.

- Нет, я просто…

- Тащи сюда свой зад, Морковка.

Я неловко влезаю в комнату. Он надевает футболку и сидит на кровати, скрестив ноги и глядя на меня.

- Это же не слежка, если ты рад меня видеть? – дрожа, предполагаю я.

- Как долго ты там просидела?

- Как долго ты знал, что я там?

- Около часа, - говорит он и неверяще трясет головой. – Ты сумасшедшая девчонка, ты знаешь это?

- Я начала это понимать.

- Так почему ты здесь? – он хлопает по кровати рядом с собой, и я сажусь. Он обнимает меня одной рукой.

- Мне хотелось увидеть тебя, - говорю я, сворачиваясь рядом с ним. – У меня были долгие и одинокие выходные, и мы почти не виделись в школе.

- А, ясно. Как прошел кемпинг? Не припомню, чтобы я когда-либо занимался этим в снегу, - говорит он, поднимая брови. – Наверное, расслабляет.

- Вообще-то, это было не в снегу. – И я рассказываю ему про собрание. Не все, конечно, не про ад, Черное Крыло или то, что мистер Фиббс – полу-ангел, но большую часть. Уверена, мама бы не одобрила. Кристиан бы не одобрил. И, конечно, Анжела бы не одобрила. Собрание – это секрет, сказала она, словно я должна взять все выходные и поставить на них большую печать «ЗАСЕКРЕЧЕНО».

Я все равно рассказываю ему. Потому что я не готова окружать себя секретами, не от Такера. Потому что единственное, в чем я уверена – это моя любовь к нему. Потому что честно рассказывая ему о чем-то одном, я чувствую себя чуточку лучше, когда утаиваю все остальное.

Он довольно хорошо воспринимает новости о собрании.

- Напоминает церковный кемпинг, - говорит он.

- Скорее, встречу членов семьи, - отвечаю я.

Он тянется и целует меня нежным, как перышко поцелуем, касаясь только одной части моего рта, но я все равно теряю способность дышать.

- Я скучал по тебе, - говорит он.

- Я тоже скучала.

Я обвиваю руками его шею и целую его, и все исчезает, кроме этого момента, его ищущих губ на моих, его рук в моих волосах, притягивающих меня к нему, наших тел на кровати, стремящихся стать еще ближе, его пальцев на пуговицах моей рубашки…

Я не могу позволить ему умереть.

- Ты такая теплая, - шепчет он.

Я чувствую тепло. Чувствую себя так, словно я охвачена пламенем, одновременно легким и тяжелым, и время замедляется, как будто я вижу все кадр за кадром. Лицо Такера, нависшее над моим, маленькая родинка прямо под его ухом, которую я раньше не замечала, тени, которые мы отбрасываем на потолок, ямочка, появляющаяся на его щеке, когда он улыбается, то, как учащается его сердцебиение, его дыхание. И на краю сознания я чувствую то, что чувствует он: любовь, трепет от ощущения моей кожи под его пальцами, мой запах наполняет его голову…