Идеальная жертва - Марина Орлова Страница 28

Правильно Ру говорит: лучше ничего не знать заранее, потому что это успокаивает и притупляет бдительность. Вот я прочитал, что местное безумие было от заражённой пшеницы, и действую исходя из этого. А местные до сих пор боятся любых контактов с потенциальными носителями болезни – о чём я не подумал. И в награду за своё тупоумие я теперь, получается, мало что «демон», так ещё и «мёртвый», вот уж ха-ха. Такого со мной ещё не бывало.

Ладно, хватит ныть, пора действовать. Насколько я понял, дети теперь перешли в категорию «мёртвых», как и обитатели этого кладбища. Это очень плохо, я придурок и сломал им жизнь, но я не знаю, как это исправить.

Вдруг замечаю, что в руке у меня протеиновый батончик.

Распарываю ногтем упаковку, опускаюсь на колено и протягиваю им батончик, однако в глазах старшего – очевидная паника. На всякий случай отодвигаю руку и поясняю:

– Это еда.

Старший со всей дури шлёпает по тянущимся к батончику рукам мелкого, который в ответ выдаёт отчаянный рёв.

В двадцать пятый раз, чувствуя себя идиотом, завожу ту же шарманку:

– Разве ты не хочешь есть?

– Нельзя, – и старший повышает голос на рыдающего брата: – Нельзя!

Впрочем, это не помогает, младший в ответ тоже увеличивает громкость рёва.

Хрен с ним, я заворачиваю упаковку обратно и убираю батончик в карман штанов. Встаю.

Теперь, на фоне рыданий, всё внутри сопротивляется мысли уйти и оставить детей здесь. Но какой вариант есть, кроме этого? Не тащить же их с собой? Я – чужак, даже демон. Таких здесь режут на кусочки, чтобы выложить красивую мозаику на радость богам.

Кстати об этом…

Оглядываюсь на Эйруина. Яма в круге камней. У другого края круга – огромное сухое дерево. И тут смутные мысли, всё это время бродившие на периферии сознания, складываются в общую картину. Люди из поселения не убивают демонов. Это мёртвые их приносят в жертву, здесь. Дерево – тот самый «священный» дуб. И мне очень повезло, что эти уёбки решили Ру закопать, а не развесить гирляндой на ветках.

Так, Син, держи себя в руках! Сейчас не время кромсать местных на ленточки. Есть более важные задачи.

Старший мальчишка тоже смотрит в сторону ямы.

– Ты испортил священный круг. Ты грязный.

Перевожу взгляд на свои руки: кровь из ссадин перемешалась с разводами чёрной земли, перчатки хоть выбрасывай, ногти в зазубринах.

– Ничего, потом антисептиком протру.

Непонимающий взгляд в ответ. Н-да, ляпнул. Машу рукой, типа, «не обращай внимания».

Подумав, мальчишка вздыхает тяжко, будто взрослый.

– Мы тоже грязные.

Оглядываю их в недоумении. Дети изначально были не особо чистые, но сейчас остались на том же уровне. И тут доходит: видимо, это очередной термин.

– Что значит «грязный»? Я не понимаю.

Пацан задумывается, видимо, подбирая слова.

– Грязный человек нарушает закон книги. Не уважает священные вещи. Служит демонам. Боги ненавидят грязных.

– Как именно «служит»?

– Живёт с ними. Ест их еду.

Здесь есть люди, которые помогают мутантам? Ясно, вот почему он не позволил брату взять батончик.

– Но вы не ели мою еду. И священный круг не трогали.

– Ты – наш патер. Книга говорит: «Грехи отцов падут на детей».

Сделав умное лицо, шиплю сквозь зубы:

– Словарь. Значение слова «патер»

В ухе отзывается: «Священник, монах, духовный отец».

Чего?! Я вообще-то слишком молод, чтобы быть отцом! Меня дома ждёт игрушечная железная дорога, и я не готов делиться ею с инопланетными детьми! Пусть даже мальчишки неплохие.

Тем более не хочу быть монахом. Как вообще можно одновременно быть монахом и отцом?

– Но у вас есть родители.

Мальчишка качает головой и в который раз повторяет:

– Мы умерли. Больше нет родителей.

– Кхм.

Да уж, поворот.

Чувствуя себя мудаком, начинаю осторожно:

– Я думал, что вы останетесь жить здесь. Мне нужно идти в лес. С моим братом, – указываю на Эйруина. – Мы вернёмся домой.

А они – нет. Бля.

Старший кивает.

– Я понимаю.

Мелкий – из горловины куртки видны лишь кудри, которые треплет ветер, и глаза – смотрит на брата и повторяет жест.

Вся эта сцена кажется абсурдной постановкой. Мы стоим друг напротив друга – на Альфе, о существовании которой ещё недавно я и не вспоминал, рядом с деревом, на котором приносят человеческие жертвы, – и выдаём реплики, которые не укладываются в голове. Это не может быть реальностью. Сейчас должны прийти их родители, они обнимут своих детишек и заберут их домой, к горячему обеду.

Однако всё так же дует ветер, сухой дуб поскрипывает над головой, а родителей не видать.

Покривив губы в раздумье, продолжаю:

– Может, кто-нибудь из местных будет вашим патером? Вы такие же, как они, – обвожу рукой дома вокруг. – Я совсем другой. Одет по-другому. У меня вот зубы… Не как у вас.

Мальчишка тоже смотрит по сторонам, на дома.

– Нет. Ты уже наш патер.

– Почему?

– Потому что ты с нами.

Да уж, против логики не попрёшь. Никогда не думал, что отцом-одиночкой можно стать за пару часов. А пособие на детей мне положено? Наверное, старейшина с удовольствием бы мне его выдал – вилами под зад.

Мозг норовит закипеть, так что я, плюнув на пафос сцены, разворачиваюсь к рюкзаку, за флягой воды. Мне нужно несколько минут. Уложить всё в голове. Придумать, что делать. Выбрать наилучший вариант из хуёвых.

Всё-таки крови много перелил, жажда уже чувствуется, и я с наслаждением выхлёбываю всю флягу. Мысли так и скачут. Вкусная вода. Высохшее дерево. Вон из его ствола торчат рыжие от ржавчины гвозди. Ими прибивали жертв? Жертвоприношение. Демоны. «Ты теперь грязный». «Боги ненавидят». «Грехи отцов падут на детей». «Мы тоже грязные».

Меня бухает мыслью, словно прикладом по затылку. Сунув пустую флягу в рюкзак, налетаю на детей.

– А грязных людей тоже приносят в жертву богам?

Мальчишка грустно кивает, и у меня внутри словно включается батарейка – ношусь, пакуя вещи. Расселся! А ведь до тёмного времени осталось три часа. В одиночку я бы всё успел, но с детьми задача усложняется.

– Значит, так. Вы идёте со мной, – я расстёгиваю на них куртку, но, когда старший начинает её снимать, останавливаю его. – Бери брата за руку, пойдёте прямо так. Не отставать! В лесу найдём еду, может,