Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн Страница 28

— Как интересно, — произнесла я себе под нос, но Трубецкая расслышала и приняла это на свой счет. — Она предрекла госпоже Калининой смерть? Откуда она об этом узнала?

— Розен действительно так говорила, мадемуазель. Она парфетка, — и эта маленькая аристократка так высокомерно тряхнула головой, что я потеряла дар речи. — Вокруг нее всегда так много обожательниц. Спросите Алмазову, спросите Ларину, если не верите мне, мадемуазель.

— Я верю, — выдохнула я. Софья скривилась — Розен была на три года младше нее, и моя козочка всерьез ее не воспринимала. Мы уже дошли до беседки, и девочки, раскрасневшиеся, все в снегу, но очень довольные, окружили нас, и никто ничего не комментировал. Трубецкая опять поникла — дети, что с них взять, какая бы голубая кровь в них ни текла. Возможно, подумала я, и дети травили ее из-за слез с благословения Калининой.

Стерва. Твое счастье, что ты уже умерла.

— Спросите Розен, не умрете ли вы, мадемуазель? — неожиданно попросила Трубецкая. — Я не хочу, чтобы вы тоже умерли.

Э?.. Я тоже этого не хочу, моя дорогая. Может, мне лучше лихо лишний раз не будить?

— Я не слушаю Розен! — запальчиво крикнула Алмазова. — Она все врет. Отец говорил, что женщины никогда не были магами! Это невозможно! Так не бывает!

— Но Розен сказала, что у мадам отнимется нога, и так и было! Помнишь, как она упала? Она была вся синяя!

— Отец Алмазовой был архиепископом! Ему лучше знать!

— А потом она встала, как ни в чем не бывало!

— Ты богохульница!

— Глупости, она потом кашляла!

— Женщины магами не бывают!

Я потерялась от криков. Дети есть дети, вот теперь это дети, которых я хотела видеть в моих воспитанницах. Теперь они меня не пугают, несмотря на такой сложный вопрос. Вопрос жизни и смерти.

— Тихо! — прикрикнула я и прислушалась к шепоту Софьи. — Алмазова права. Это правда. Магами могут быть только мужчины, и лишь двое из них обладали даром предвидения. Князь малагронский Рудольф и монах Иосаф. Вам отец Павел этого еще не рассказывал, вы прочитаете об этом, когда подрастете.

— А вы обещали рассказать про жидкий огонь?..

— Ну что же, пойдем тогда в класс?..

Я чуть было не сказала — в дортуар, но вовремя опомнилась. В дортуарах находиться в это время нельзя, и я это уже просто знала. Спасибо, козочка, и за это тоже. Что бы я делала без тебя?

Мы заняли пустой класс, побросав там верхнюю одежду, я обратила внимание, что Алмазова осталась сначала одна, и лишь потом Трубецкая демонстративно, так, чтобы все видели, поднялась со своего места и пересела. Я рассказывала про вулканы, про извержения, про литосферные плиты, и не то чтобы я знала про это много — так, чуть школы, чуть фильмов-катастроф, но малышки слушали меня, затаив дыхание. Сама я себя не слышала — в голове крутились некая Розен, которая так удачно предсказала смерть Калининой, и симптомы, предшествовавшие этой смерти. Какой яд мог дать такой эффект? В этом мире — какой угодно, и не мне разбираться с этим, а Ветлицкому.

Кому, тысяча чертей мне в глотку, понадобилась смерть Калининой? Да всем, исключить можно разве что совсем малышек. Прислуга, учителя, классные дамы, даже воспитанницы старше пятнадцати лет… Воспитанницы. Аскольд, тысяча чертей ему тоже куда-нибудь. Аскольд, через которого можно купить что захочешь, а свалят все опять же на классных дам. Мне задали совсем другую задачу — искать заговорщиков, а я вцепилась в смерть Калининой, не имея ни малейшего доказательства связи заговора и ее гибели.

Я проходила по рядам, заглядывая в застывшие от восторга лица. Девочки боялись пропустить хоть слово, а я боялась их разочаровать.

Потом я опустила взгляд на нарукавнички Алмазовой и отметила, что она опять испачкала форму. Да гори огнем эта замороченная эстетика совершенства, это дети! Они и должны быть как поросята!

И лишь потом подумала — где. Где она могла замараться так, будто копалась в земле? Что за дьявольщина?

Глава четырнадцатая

— Срамница! Бесстыдница!

Я оказалась права неоднократно. Первое: «Сладострастная поэма» действительно всего лишь безвредный сборник скабрезных стишков, и его отобрали у старшеклассниц. Второе: прививать девочкам образ мышления двадцать первого века — мартышкин труд, даже с малого возраста. Слишком много у них дурных примеров. Особенно если учесть, что у самих задир рыльце в том же пушку, они просто не пойманы.

Перевозникова стояла у окна и словно не слышала подначек одноклассниц, а увидев меня, покраснела и отвернулась. На лице у нее был серьезный синяк. Я закусила губу: вот кто уверен, что книжку уволокла я. Но потом я триста раз могла пристроить эту «Поэму» на подоконник, как и сказала. Пусть Окольная роет землю.

Почему Алмазова испачкана в земле?

Мне она не ответила, только пожала плечами. Есть, конечно, люди, неряшливые всегда, в какие бренды их ни одень, и не всегда они вышли из трущоб, есть и потомственные богачи неловкие и неопрятные. Но эта загадка все равно зудела навязчиво, как комар.

Мои девочки отправились на урок арифметики, и сухонький, профессорского вида старичок мне понравился, да и малышки не выглядели удрученными, так что я решила — могу заняться делами. Отправить письма, дописать свои заметки и вечером сходить к черепахе. Главное, что я ей скажу: тепло и еда. Или пусть сама ест то, что приказала давать пансионеркам. Смешно, кто же меня послушает… даже если стукнуть кулаком по столу. Смешно, но надо попробовать.

Фамилия Калининой заставила меня сбавить темп и пройти мимо старшеклассниц помедленнее. Это был клуб обожания — около десяти девушек окружили высокую блондинку, и я напрасно надеялась проскочить незамеченной. Все эти девушки помнили Софью Сенцову, и как иначе, среди всех, кого я успела увидеть, в академии ей не было равных по красоте.

— Мадемуазель, здравствуйте! Здравствуйте, мадемуазель! — защебетали они, и я совсем остановилась, с вежливой улыбкой кивнув. — Как мы рады вас видеть, мадемуазель!

Розен смотрела на меня волком. Ах да, парфетка и всеобщая любимица, сейчас ты на глазах теряешь позиции, но меня это беспокоит меньше всего. Впрочем…

— Здравствуйте, Розен, — я специально выделила ее одну и лишь потом поздоровалась с остальными. Подмывало задать вопрос о Калининой, но это сильно бы подняло авторитет Розен и подпортило положение мне. Сомневаться я могла в чем угодно, кроме государя-императора и догматов церкви, а прилюдно польстить умению