Альбина Андерсон - Падение Страница 3

Целыми днями Глеб был неразлучен с девицей Анечкой. Они вместе лупили в теннис, лазали по горам и сидели на скамейке до полуночи. Глеб много говорил, а Анечка много молчала. Она все время носила белую майку с тремя котятами на груди. Котята прехорошенькие, а вот саму девицу Кира ненавидела. В летнем кинотеатре Глеб садился с Анечкой на самую последнюю скамейку и возвращался в коттедж почти под утро. Алина Евгеньевна многозначительно переглядывалась с матерью Киры — Верой Петровной.

В августе солнце вовсю сушило горы, трава выгорела и пожелтела. Абрикосы и чернослив наливались сладкими соками, спелые плоды мягко шлепались о землю. Ежевика была усыпана темными ягодами, которые навсегда синили пятнами майки Киры, отстирать было невозможно. После ежевики язык у нее был фиолетовый как у татарской собаки. И Глеб смеялся над ней, но она не сдавалась и все лезла в шипастые заросли, возвращаясь с полным пакетом ягод и в кровь исцарапанными плечами и коленями. Лезла бесстрашно, потому что хотела доказать ему, что ничего не боится. Вообще.

Как обычно перед обедом, все валялись под раскидистыми платанами у бассейна. Пахло свеженарезанным арбузом, солнцем и рубашкой Глеба, потому что Кира подобралась к нему совсем близко. Развалившись прямо на траве он читал Иллиаду Гомера. Анечку с котятами погнали в поход родители. Глеба не позвали, потому что у Анечкиного папы выработалась на него стойкая аллергия. Он презрительно и вместе с тем тревожно поглядывал на дружка своей дочери. Все две недели у него был вид человека, готовящегося к страшному удару судьбы.

Кира вырвала колосок на тонкой ножке и осторожно пощекотала ухо Глеба.

— Отстань… И отодвинься, у тебя трусы мокрые, — сказал он не отрываясь от книги.

Она не сдвинулась с места. Тело у Глеба жаркое и сильное, а она после бассейна замерзла. Ей очень хорошо рядом с ним.

— Глеб, а вот интересно, ты женишься на Анечке?

— Отстань, озабоченная, — отмахнулся он.

— Женишься, да?

Он повернулся к ней и снял солнечные очки, которые делали его похожим на шпиона. Чудесные его глаза, с голубыми огнями по серому, сейчас были холодными и презрительными. Зрачки сузились и превратились в бисеринки. Очень обидно, потому, что на Анечку он смотрел совсем по другому. Бисеринки наоборот расширялись и от серо-голубого фона оставался только узенький обруч. Кира заметила это фокус, когда они сидели утром на скамейке. Глеб вдохновленно рассказывал что человек вполне может захлебнуться собственной блевотиной. Как, например, это сделал Джон Боннэм- барабанщик Лед Зеппелин. И что следы астронавтов с Апполо будут видны на луне еще десять миллионов лет, потому что там нет ветра и эрозии. Глядя на Анечку, зрачки его расширялись все больше и больше, как будто хотели отразить ее всю, как зеркало с головы до ног. Кира благоговейно внимала, а Анечка сосредоточенно сосала дюшес и красила ногти зеленым лаком.

На Киру он смотрел брезгливо, как на противную, волосатую гусеницу.

— Женишься на Анечке или нет?

— Конечно женюсь! — нарочито весело воскликнул он. — Я в десятом классе, она в девятом. Почему бы нам и не пожениться? Родить несколько таких клопов, как ты?

В глазах его оскорбительное пренебрежение. Она поняла, что он шутит и вздохнула с облегчением.

— Я тебе скажу одну вещь, — понизила она голос. Эту фразу она выудила из фильма про ковбоев, который вчера показывали в летнем кинотеатре. Все что сказал герой после, сбылось. — Запомни… Ты женишься только на мне.

Он смерил ее взглядом, как будто увидел в первый раз, и остановился глазами на большом родимом пятне на животе. Это пятно в форме двух развернутых крыл, как Глеб недавно заметил, похоже на очертания Фолклендских островов. Большое горе для матери Киры, потому что она боялась онкологии. А Кира была счастлива, что оно прилипло не на плече или шее. Балетный корсет довольно открытая штука.

— На тебе? Никогда! Ты вырастешь толстой и уродливой. И на носу у тебя будет бородавка с большую редиску.

Он вынул воображаемый револьвер из кобуры, нацелил его на Киру и выстрелил. Потом сдул облачко дыма с указательного пальца. Фильм тоже произвел на него впечатление.

— Глеб! — одернула его мать.

Но Кира вступилась за себя сама.

— Балерины не бывают толстыми. Раз! А я буду знаменитой, как Галия Измайлова. Два! А твои Котята не умеют плавать. Три! И танцует она как коряга! Хочешь покажу?

Она вскочила, чтобы показать как танцует Анечка, но Глеб со злостью дернул ее за руку и Кира завалясь набок, опять невольно села рядом с ним.

— Четыре! — мстительно добавила она.

Глаза ее победно блестели. Теперь она точно знала, что Глебу не нравится, как танцует его подружка.

— Женится-женится, никуда не денется. Мальчики-девочки не ссорьтесь. Давайте пойдем в столовую, а? Есть хочется…, - разомленно отозвался отец Глеба. Лицо его закрыла шляпа, прямо перед Кирой заросшие волосатые ноги. Она с неодобрением посмотрела на них, неплохо бы постричь ногти. Если Глеб еще что-нибудь скажет, будет скандал. Все это знали. Скандала Глебу не хотелось. Он с шумом захлопнул книгу. Резко поднялся и с торопливой яростью попытался надеть вьетнамки. Но все время попадал не в те пальцы. Одна из них отлетела и шлепнулась Алине Евгеньевне на живот. Та ойкнула и привстала с лежака. Отец Глеба снял с лица панаму.

— Ты что, Глеб? Обедать? — спросила его Вера Петровна. На ее теле бисером рассыпаны капли воды. Она только что вылезла из бассейна и все пропустила.

— Жениться его заставляют, — пояснил отец.

Глеб молча кинул свои вещи в маленький рюкзак и медленно, с достоинством, удалился в сторону забора. Это означало: Плевать я на вас хотел, достали.

Степенно дойдя до конца короткой аллеи, он неожиданно в три шага разбежался, перепрыгнул через ограду и пропал за голубыми, давно некрашенными досками.

— У него гормоны, — сказал отец.

Вера Петровна промокнула лицо полотенцем и повернулась к дочери.

— Ты можешь его не доставать? Хотя бы один день?

— Гормоны не извиняют хамства, — вздохнула Алина Евгеньевна и с сочувствием посмотрела на Киру.

Семья Анечки-Котят отдыхала в коттедже, напротив главного корпуса. От коттеджа Зиминых и Миловановых к нему можно было пройти сквозь урючную рощу. Кира знала, что Анечка и ее родственники в столовой, на обеде. Они всегда ели во вторую смену. Возле двери стояли белые кеды, Кира знала чьи. Анечка — высокомерная, набитая дура, которая только и знала, что хлопать ресницами и лизать чупа-чупсы. А когда жевала жвачку, у нее было тупое, отрешенное лицо, как у коровы сторожа. Кира медленно прошла по аллее мимо двери, но тут же вернулась. Соблазн был слишком велик. В Анечкины кеды она с удовольствием до краев, налила ледяную воду из колонки.