Королева праха и боли - Лив Зандер Страница 30

class="p1">– Енош, дочь, которую ты думал, что потерял, была смертной, потому что… Ты чувствовал ее, потому что она была не твоей. – Я взяла его руку, прижала его ладонь к своим ранам. – Этого ты чувствовать не можешь, потому что он… такой, какой он есть. Но я знаю, что Ярин и Эйлам ощущали что-то. Скажи, ты не улавливал во мне какую-нибудь странность после того, как я умерла?

Он не шевелился, не говорил.

Только тяжело сглатывал.

В его глазах блестели обломки двухвековой веры и лжи, превратившей любящего мужчину в разгневанного бога. На лице Еноша сейчас четко вырисовывалась каждая страдальческая морщина. На скулах нервно ходили желваки, нижняя губа подрагивала, выдавая сомнения.

– Я… – Его трясущиеся пальцы поползли по моему животу. – Да.

Еще одна искра надежды.

Еще один укол боли.

Как и ожидалось.

Взгляд Еноша скользнул по трупам детей, как будто он не мог заставить себя посмотреть на меня, и что-то непривычное читалось сейчас на его лице. То, чего я никогда не видела прежде.

Вина.

Потом он все-таки поднял глаза и, положив ладони на мой затылок, притянул меня к себе – только чтобы шепнуть мне на ухо:

– Вина и скорбь. Надежда. Грех. Безумье шепота во всех.

Свет ослепил меня.

Я крепко зажмурилась, и в уши мне хлынула какофония стонов и смеха вперемешку с лязгом металла. Запах влажного воздуха исчез вместе с пением сверчков, сменившись сладким ароматом вина.

А потом раздался голос Ярина:

– О, как я люблю неожиданных гостей. Вы прибыли как раз к самому веселью.

Глава 14

Енош

С неистово колотящимся сердцем я притянул Аду к себе. Мы стояли посреди владений брата. Ноги моей жены подгибались, и я просто боялся ее отпустить.

– Ты знаешь, где мы?

Она кивнула, лихорадочно переводя взгляд с груды красных и зеленых подушек в центре комнаты.

– При дворе Междумыслия.

– Совершенно верно, Ада. – Голый Ярин развалился на красной бархатной кушетке, запустив одну руку в медные кудри ублажающего его трупа. На ладони другой его руки балансировал железный кубок с вином, из которого Ярин время от времени прихлебывал. – Как же я рад, что вы решили… Ох, милая, ты вообще смотрела на себя? Что случилось с твоими волосами… И что это за корона из костей на твоей головке?

Я спешно сотворил себе камзол – ведь я явился сюда почти такой же голый, каким выскочил из источника… в непростительном приступе ярости.

– Веди себя прилично.

– Опасаешься, что твоя женушка слишком высоко оценит мою оболочку? Мы же оба знаем, что я самый красивый из нашей троицы. – Хихикнув, он швырнул кубок через всю комнату так, что тот лязгнул о стену из песчаника, и повел бедрами, глубже вонзаясь в рот трупа. – Вот странно, ты утверждал, что никогда не трахался, а сосешь просто отлично. Ну давай, давай, до самого конца.

Я повернул жену спиной к этой развратной сцене, да и сам отвернулся.

– У нас серьезное дело.

– Когда это хоть что-то, касавшееся тебя, было несерьезным, а? Ты всегда… Всегда был… О, да! Глотай, глотай. М-м-м, да. Ни на секунду не верю, что ты никогда не трахался. – За спиной послышался хлопок. – Так вот, ты всегда был такой угрюмый, Енош… Такой серьезный. Ты, конечно, мой любимый братец, но ох, какой же ты скучный. Ада, мой братец когда-нибудь подвешивал тебя на ремнях из твоей же кожи, трахая тебя, пока пара трупов щиплют твои соски, а третий заталкивает мосол в твою тугую…

Я предостерегающе зашипел:

– Только посмей еще раз так с ней заговорить, и я…

– Что? Проткнешь мне горло костяным шипом? Мой братец ведь предпочитает убивать именно таким способом? Нет, не думаю. – Он прекрасно знал, что здесь, где все слеплено по прихоти его мысли, у меня мало власти. – Совсем не думаю. Для бога ты слишком большой ханжа. Ты пришел спросить моего совета насчет вашего брака? Так уж вышло, что я эксперт во всем, что касается смертного сердца.

– Ты эксперт в грехе и безумии. – Позади неспешно заскрипели пуговицы, проталкиваемые в узкие петли, и я повернулся к брату, застегивающему свой богато расшитый золотом зеленый фетровый камзол. – Когда ты связывал ее душу, ты говорил, что-то… сопротивлялось твоей силе.

– Вон! – рявкнул Ярин через плечо, изгоняя трупы со связанными душами из гор подушек, точно кроликов из их нор. Его «подданные» так и разбежались во все стороны. – Что-то не припоминаю…

– «Прячется в слепой зоне небытия в самой ее сердцевине». – Ада высвободилась из моих объятий и шагнула к моему брату. Вместо волос у нее и впрямь была спутанная масса костей, травы и глины. – Так ты сказал.

– Неужели? Интересно… Нет. – Ярин подошел к круглому столу, взял с украшенного бриллиантами блюда виноградину и отправил ее в рот. – Что-то еще? Меня ждут души, которые нужно собрать, и мысли, которые следует оформить. Если ты не хочешь ненадолго отложить свою угрюмость, братец, и отдать должное моим трупам вместе со… – Его взгляд метнулся к моей жене, и он с ухмылкой наклонил к плечу голову. – Ты вроде как только что велела мне заткнуться? Никто никогда не говорил мне… Нет, на самом деле заткнуться меня просили многие, но никогда – в своих мыслях. Ох, Енош, она очень, очень особенная.

Да, особенная, но между нами все еще стояли мои вековые сомнения.

– Она носит мое дитя? Мое божественное дитя, которые мы не способны ощутить?

Вся веселость мигом слетела с него, брат резко выпрямился и шагнул к Аде. Я редко видел бога Шепота таким серьезным.

– Божественное дитя, говоришь?

Колени мои дрожали.

Нет, не мои.

Это тряслись ноги Ады, тряслись, угрожая сломаться, как бы она ни прятала это под измазанным грязью платьем, изображая силу, которой – я знал – в ней больше не осталось ни капли. Мне не нужно было чувствовать ее душу, чтобы видеть, как она надрывается. Ожидание ответа Ярин было для нее равносильно пытке.

– Я чувствую… – Ярин зажмурился, протянул к Аде руку и повел ею сверху вниз, ото лба к груди и ниже, не касаясь моей жены даже кончиками пальцев, подрагивающих в дюйме от нее. – Печаль. Гнев. Много печали, много гнева. Надежда – твой страх, и страх – твоя надежда. И… ничего. – Пальцы остановились, сжались и разжались под ее пупком. – Пустота, которая не отвечает мне. Вот здесь.

В ее животе.

То, что я ощущал всякий раз, когда избавлял плоть и кости Ады от