Консультант ll (СИ) - Вальман Анна Страница 31

Надежды на то, что охрана доложит о том, что я входила среди ночи, но не выходила, не было никакой. Пересменка охранников или подпольно работающий на вампиров Федор Саныч — и это только две причины из многих, почему ни от кого из людей мне помощи ждать не стоит.

Я могла рассчитывать только на вампиров, а если уж совсем по-честному, то только на Олава. О Кармайкле он ничего не знал или рассказать не успел. Когда дверь комнаты за мной закрылась, я на много часов погрузилась в невеселые раздумья о том, кому из вампиров я, вообще, могу доверять.

Осознание того, что Олава чем-то удерживают, и он готов из-за этого пойти на насилие надо мной, совершенно точно должно было исключить его из списка тех, кому можно доверять. Но глупое сердце придумывало ему миллион оправданий. Вдобавок к жертве шантажа я испытывала больше сочувствия, чем к тому, чью преданность купили, потому, что она недорого продавалась.

А, может быть, во мне просто говорила жажда доверять хоть кому-нибудь, чтобы не опустить руки, а Олав уже дважды спас мою жизнь: после аварии в минивене и в Сабетте.

Мне хотелось верить, что у него были хоть какие-то чувства ко мне, потому что у меня они были. Наверное, еще и поэтому облик героя так прочно приклеился к нему в моих глазах. Хотя, как нам известно из греческих трагедий, герой — это всегда тот, кто выжил, когда его любимые погибли.

А мне до невозможного хотелось еще жить. Не стать статистикой или неудачным экспериментом. Хотелось снова оказаться в резервации Красная гора, пройтись по библиотеке, в которой из окон пахнет соснами и ощутить под пальцами корешки старинных книг.

Предложи мне сейчас искупаться в бассейне без купальника, я бы согласилась, не раздумывая. Лишь бы не смерть. Не толпа сторонников Энгуса. Не участь обезьян из лаборатории.

Я, в который уже раз, вновь вспомнила наш разговор с Витей у костра в лесу, и поняла, что уже прожила гораздо дольше, чем думала, что проживу тогда. Та, прошлая я, боялась вампиров, боялась людей, выйти за стену, боялась всего. Ее давно нет. Чего я боялась сейчас? Ничего кроме мучительной смерти. Что мне какая-то потерянная работа в комитете после потери девственности на полу у туалета перед подглядывающим через монитор сумасшедшим.

Теперь я уже знала, почему ночью Олав тащил меня в этот угол — это место было практически слепым пятном для камеры видеонаблюдения, в отличие от кровати.

Утешало еще и то, что унитаз тоже в зону видимости не попадал, поэтому почти весь день я просидела на нем. Во-первых, мне удалось замотать в тесемки от порванных трусов свое шило из оленьего рога, и я без риска быть обнаруженной спрятала его, подвесив на узелок под крышкой керамического бачка. А во-вторых, в комнате просто больше не на чем было сидеть, потому что кровать была слишком низкой, и от этого быстро уставали ноги.

Еще дважды мне приносили еду. В первый раз это сделал Олав, молча вручив мне поднос с супом, а во второй — девушка по имени Сабина, которая, судя по неестественно загорелой коже и бледным розовым губам, все остальное время не вылазила из солярия.

К банке кофе из того же кафетерия и овощному салату, она притащила несуразную длинную юбку, стринги и черную футболку Harley Davidson огромного размера. Которая, впрочем, отлично заправлялась и даже скрывала побольше чем, чисто символические трусы с веревочкой.

Все было новым, но пахло по разному, и я предположила, что у всего этого были разные хозяева. Судя по звукам и голосам в коридоре, на этаже жили еще порядка десяти мужчин и женщин с зараженной кровью. Они ходили туда-сюда к лифту, обменивались какими-то общими фразами, впечатлениями от процедур, и один раз я слышала Олава. Он грубо заткнул парня, который заговорил что-то о том, кто без пяти минут как вышел из клетки, и уже строит из себя мейстера.

Я мысленно вознесла благодарности небу, что меня не держат в клетке этажом ниже, чтобы сношать с незнакомцами по расписанию лаборанта. При этом я была почти уверена, что Энгус или Минг ночью снова будут на той стороне «стеклянного глаза» наблюдать за тем, что происходит в этой комнате.

Амалия, как-то сказала мне, что Энгуса считали в среде вампиров довольно оригинальным. Я же представляла его скорее пресыщенным опытом ребенком, который до одурения жаждет новизны. В отличие от Аргия, для которого брат стал недосягаемым идеалом, бывший тимарх Энгус имел такой список достижений, что возникал резонный вопрос, что им, вообще, движет?

Деньги? Нет. Наука? Нет.

Я вспомнила Леонарда, который показался мне у бассейна таким же вальяжным, уставшим от однообразия и повторения историй, ситуаций, людей. Они действительно были похожи, но возраст обращения играл роль. Леонардом двигала — эстетика. Это сквозило в его доме, даже в зале с жутким портретом мертвых детей. Он благоговел перед жизнью и природой, не вмешиваясь в естественный порядок вещей: смену жизни и смерти. Не обращал, но и не чурался общением с людьми. Мог, уловив момент, оценить его и насладиться, — беспечным поцелуем на предрассветной дороге или разжигающим страсть касанием, — не разрушив продолжением, словно не имел прав на это… продолжение.

Образом жизни Энгуса было — эстетство. Любование разрушением. Величайшая беда его народа, возможно, за многие века, для него стала «важным открытием». Погибшие — достойной ценой за превосходство выживших. Им двигала жажда развития вида, но не потому ли, что он, застыв в нежном возрасте, сам был лишен важного этапа становления личности? И потому испытывал удовольствие лишь от глубокой трагедии.

Поэтому хотел победы на той охоте, чтоб заставить меня платить и плакать. Хотел унизить Леонарда, играючи отобрав верность его «пса». Хотел, сломать меня, приставив ко мне мучителем того, кто мне небезразличен. Теперь ждет зрелищ моего унижения, чтобы добить Олава чувством вины?

В желудке неприятно потянуло от предстоящей ночи, для которой я лихорадочно придумывала варианты. Сказаться больной мне вряд ли дадут, а попытка притвориться спящей никого не остановит.

Я бы могла забаррикадироваться в своем углу с помощью матраса или вновь воспользоваться шилом, но все это детский лепет для того, кто обладает нечеловеческой силой и без жалости разнесет полкомнаты, чтобы добраться до меня.

Поэтому, устав сидеть, я покорно прилегла на кровать, на всякий случай тщательно подмывшись в раковине. По моим представлениям о времени, ночь уже наступила, и скоро сюда должен будет войти Олав «в маске» злодея, чтобы по плану Энгуса вступить с фертильной самкой в соитие.

Я не придумала ничего лучше, чем согласиться на него, немного поломавшись само собой. Беременность ведь не гарантирована.

Ворвался Олав, неожиданно громко хлопнув дверью. Явно не в духе, с порога подскочил ко мне, схватив за шкирку и стаскивая с кровати. Однако, вместо долгожданного темного угла, Олав, бросая гневные взгляды на камеру, пихнул меня к стене в самый центр комнаты.

— П… подожди, — неуверенно начала я, опешив, — я не…

— Поставь руки на изголовье кровати и наклонись. — Проскрежетал Олав, хватая меня за плечо.

Весом каменной глыбы меня придавило к железной дуге у основания койки, и чтобы не влететь в нее лицом, я выставила вперед руки. Моя голова как будто специально была в самом центре угла обзора камеры. Опустив взгляд на свои пальцы, судорожно сжимающие крашенную железяку, я тряхнула головой, чтобы волосы упали на лицо, скрыв рот, и прошептала:

— Просто сделай, что им надо, и уходи.

Собрав мои волосы в кулак на затылке, оставив лицо беззащитно открытым, он с силой дернул мою голову на себя и оскалив рот прошипел прямо в ухо, почти не двигая губами:

— Не могу. Сделаю и больше не нужен. Меня убьют.

Силой он прогнул меня в спине, толкнул вперед, и я ощутила холодок под задранной юбкой. Позабыв о наблюдении, я уже собиралась повернуться и потребовать пояснений, но бесцеремонная рука, сжимавшая клок волос на затылке словно непослушную куклу вернула меня на прежнее место.