Подарок рыжей феи (СИ) - Крыжановская Елена Владимировна "Зелена Крыж" Страница 33

Гиацинт больше не спорил:

— Да, повод есть. У всех. Так уж сложилось. Ну, было мне, чуть больше семи, когда я так же, как Виола сегодня, стрелял в человека "за компанию", то есть, не один. И тоже с близкого расстояния… Это кому как доведётся, не выбираешь ведь. Натал, к примеру, ас по цирковой стрельбе и прочим чудесам меткости. Но только года в двадцать два первый раз поднял оружие, защищаясь. Раньше кулаками обходился. А теперь, после Бразилии, это для него семечки. Амариллис ваша любимая, в пятнадцать лет дралась на дуэли, переодевшись мальчишкой. Весьма рискованная была история…

— Её ранили, да? — в один голос спросили Розанчик и Виола.

Гиацинт хмыкнул:

— Нет. Тот, с кем она дралась, получил по заслугам. А дуэлянтке этой я` чуть голову не оторвал за такие номера. Чью она шпагу позаимствовала для дуэли, угадайте! И при этом она муху убить не может, ненавидит охоту и на зверей, и на людей, кстати, как и я… Но если прямая угроза жизни, моей или чьей-то, рука у меня давно уже не останавливается. Всё-таки, большой стаж…

— Как на войне? — тихо спросила Виола.

Гиацинт даже чуть сбил шаг и медленно покачал головой:

— Не знаю. Может, там по-другому. Я привык к рукопашной: драки, абордажи… Мне легче, если глаза в глаза, тогда нельзя раздумывать. Спасая жизнь, не промахнёшься! Или это будет в последний раз.

А по приказу… Если где-то далеко бегут люди, которые, возможно, первыми и не будут стрелять лично в меня… Говорят, это легче, но я наверное не могу так…

Не пробовал. И не хочу.

Пламя плясало на сталактитовых глыбах. Виола в раздумье сказала то, о чём они все подумали:

— Если очень надо, любой может убить. И даже, должен. Не зря на войне смерть не считается убийством ни по каким законам. Имеется в виду, для спасения жизни, своей и общей, за кого сражаешься. Я тоже смогла бы, хотя толком пока не умею убивать…

Он грустно улыбнулся:

— Солнышко, этому о-очень быстро учатся, к сожалению. И мне бы не хотелось, чтобы твой курс обучения продолжался дальше в таком темпе…

Жена проявила философскую готовность к любому будущему:

— Это уж как получится. Ни один достойный человек не может обещать: "никогда". Если при нём будут убивать ребёнка…

— Эй, смотрите лучше, куда мы пришли! — воскликнул Розанчик, а Джордано высоко поднял факел, чтобы получше осветить странное место.

34.

*****

Уже давно они заметили, что по стенам стекает вода, и небольшие ручейки бегут по краю галереи в том же направлении, куда шли они. Теперь их взглядам открылась пещера с низким потолком, сплошь заросшим острыми сталактитами, спускавшимися до самой воды круглого озера в центре пещеры. Собственно, озеро занимало почти всю площадь, оставляя лишь узкий полумесяц берега с левой стороны. В самом широком месте берег поднимался и образовывал естественную площадку, над которой низко нависали сосульки сталактитов.

— Хорошее место для ночёвки, — кивнул на площадку Гиацинт. — Жаль ломать такую красоту, но мы срежем только несколько штук, чтобы самим поместиться.

Розанчик кинулся к озеру.

— Не пей! Попробуй сначала, вдруг солёная или вообще ядовитая, — предостерегла Виола.

Паж чуть ли не первый раз в жизни послушался предупреждения. Осторожно зачерпнул в ладонь воды и отпил пару глоточков.

— Нормально, — изрёк он. — Кажется, минеральная, очень вкусно.

— Тогда пить будем здесь, где больше всего льет с потолка, думаю, здесь вода почище. А плескаться — там, за камнями, — распорядилась Виола, показывая на дальний край озера.

Никто не возражал. Остальные тоже напились воды. Потом Гиацинт и Джордано пробрались к площадке и кинжалами и руками посбивали несколько сталактитов, чтобы освободить место для ночлега. Стоять на площадке получалось только на коленях, а сидеть или лежать — вполне свободно.

Догорала вторая "Эфедра", и Виола оторвала оставшийся рукав от платья, заявив, что теперь это самый крик моды и все так носят. Розанчик пробурчал, что сейчас полчетвёртого ночи, то есть уже утра, и завалился спать, ничего не замечая вокруг. Джордано немедленно последовал его примеру, пожелав всем доброй ночи.

— Скорее, доброе утро, — мрачно откликнулся Гиацинт. Виола сбросила камзол и готовила "свечки" на завтра.

— Замёрзнешь, — предупредил муж.

— Замёрзну обязательно, — Виола высунула от старания кончик языка, проводя им по губам и сворачивая трубки для "Эфедры". — А вы тут на что, ваше сиятельство? Если я умру от холода, то ради вас, так что позаботишься о хрупкой женщине и поделишься одеялом, — она кивнула на его камзол.

— Спать ложись. Ведь устала дико, я знаю, — попросил муж, пристально глядя на лицо Виолы, повёрнутое в профиль к нему.

— Что ты так смотришь, случилось что-нибудь? — она обернулась. Гиацинт отвёл взгляд:

— Пока ничего. Как бы завтра встать пораньше? Правда жаль, что часов нет моих, там можно было завести музыку как будильник.

Жена засмеялась:

— Слава Богу, что их нет! Розанчик бы их утром, не глядя, в озеро зашвырнул, как самонаводящаяся ловушка, сквозь сон. Знаешь, как жалко было бы! — Она нахмурилась: — А зачем рано вставать?

— Надо выбираться из проклятой пещеры.

— Пара часов уже ничего не решат. Здесь мы, по крайней мере, в безопасности.

Он внимательно смотрел на неё, опускаясь на каменную постель:

— Как знать…

— Ты из-за "Дельфиниума" беспокоишься? — насторожилась она.

— Не только. Спать иди! Уже утро и потом…

— Сейчас иду… Всё.

Виола спрятала почти пустую коробочку с кремом и готовые фитили и улеглась рядом. Протянув руку, погасила догоравшую "Эфедру" и заснула, прижавшись к груди любимого.

"Вместе, опять вместе!" — звенело её сердце даже во сне. И если бы она искала его не дни, а столетия — долгие годы, день за днём, всё равно их сердца бились бы так же. Ведь разлука — всегда разлука, а встреча — всегда желанна, и когда есть любовь, время всегда отступает перед ней и склоняет голову. Жаль, не сразу…

35. В компании со смертью

.

Проснулись все очень поздно, около часу дня.

Глянув на часы, Розанчик кинулся сразу их заводить, убедившись предварительно, что они пока идут. Но пальцы что-то не очень слушались. Вставать не хотелось, в голове плавал туман. Но Гиацинт приказал подниматься немедленно и собираться в путь.

Приказ подкреплял полный арсенал морских ругательств, которые приличествуют капитану после тяжёлого похмелья. Не подчиниться, значило вверх тормашками полететь в озеро для восстановления бодрости. И ясно было, он это сделает.

Гиацинт был злой как чёрт, потому что сам тоже проспал и к тому же чувствовал себя как после жуткого кризиса тропической лихорадки, от которой чуть не умер в детстве. Ему было с чем сравнивать.

Тогда — десять лет назад, он выжил благодаря Баобабу, который отпаивал юнгу настойками африканских трав. Это случилось после рейса в Африку, он заболел ещё в Анголе, а заключительный кризис проходил дома, в замке. Состояние мальчишки было признано безнадёжным и усугублялось тем, что он боялся — если всё-таки выздоровеет, родители навсегда запретят ему шататься по свету. Ему и жить не хотелось.

Именно тогда, в дикие бессонные ночи, рядом с родителями неся вахту у постели умирающего наследника (кому — замка, кому — палубы), боцман Адансон и подружился навек с семьёй Ориенталь. О чём говорили они, пока сын метался в беспамятстве, осталось тайной. Но после болезни, мама вместо того, чтобы объявить, что в море он выйдет теперь через её труп (как собиралась вначале), навсегда разрешила сыну путешествовать где угодно, но только под присмотром надёжного друга семьи, боцмана Адансона-Дигита. Слово матери для него было решающим, хотя отец тоже не протестовал (попросту зная, что против двоих: жены и сына, не устоит при всём желании).