Алан Аюпов - Сад фонтанов Страница 36

И погода грустит вместе со мной. Скоро и я отсюда уеду. Билет заказала на двенадцатое, как и собиралась, так что следующее твоё письмо будет с настоящим адресом. Ну, что ещё написать? Как сдала? Конечно, на „отлично“, и вообще об учёбе не люблю писать.

Я слегка на тебя обиделась. Что это за странные намёки о чём-то самом главном, чего я, может быть, боюсь? Я теперь всё время буду строить предположения. И так уже кое-что назревает не без Варькиной помощи. Так что думай и знай, что я ничего не боюсь кроме этого, да и то не так страшно, как противно и грустно. Но сейчас я ничего больше не напишу. Будешь теперь и ты думать. Только насчёт одного можешь успокоиться: я, правда, тебя люблю. И если бы ты сейчас был здесь, я сказала бы это, но тебя нет.

Ну, вот и всё. Больше не могу, рука отваливается. Я и так, вон сколько написала, не то что некоторые… До свидания.

Странное письмо. Сумбурное и совсем короткое. Что ей было «противно и грустно»? Я посидел немного, вспоминая. Ах! Да! Это же Варька натрепалась ей, будто я женат. И придумала же. Позже выяснилось, что она на всякий случай готовила почву, если у неё не выйдет с Лёнькой, покрутить со мной. Глупая девчонка. Жаль, жизнь у неё не сложилась. Воспоминания нахлынули неотвратимой волной. Сопротивляться не было сил, да и желания. Я взял другое:

«Здравствуй!.. Не знаю, застанет ли тебя это письмо, ведь ты уезжаешь, а письма так долго идут… Сегодня у меня чудесное настроение и никто не знает отчего, а ведь их было сразу два! Почему ты думаешь, что письма твои мне надоедают? Я прочитала их по нескольку раз и скоро, кажется, буду знать наизусть.

Сегодня по чистой случайности я сдала фоно. Причём перед этим я даже не готовилась. У меня были обожжены пальцы. Всё из-за Варькиного чайника. И всё равно получила отлично! Теперь не представляю, что буду делать здесь целую неделю? Правда, о закрытии ничего не слышно, но всё равно опасно. А слоняться целую неделю без дела, никаких сил нет, да и мысли разные в голову лезут, а дни еле движутся. Завтра неделя, как ты уехал. К нашему общему сожалению, у меня нет другого мага, кроме своей старой тачки. Но, может, мы что-нибудь придумаем, столько месяцев впереди. Не знаю, как выдержу эту разлуку. Мне и так уже хочется, чтобы был октябрь. Может, дома развеюсь, а здесь я, как и ты, каждый вечер перебираю в памяти наше короткое солнце. Ведь ты уехал, и погода испортилась. Ну вот, как тебе моя писанина? Пора кончать. Не могу больше. До свидания.

„Девчонка та, что недотрога!“»

Я тупо уставился на подпись. Неужели это я писал такую чушь?! Нет, наверно, не моих рук дело. Вряд ли я даже так смог бы. Поднявшись, подошёл к распахнутому сейфу и вытащил запечатанную бутылку коньяка, хранящуюся здесь для представительских нужд. Вообще-то я не пью. Не понимаю, что за кайф пить обжигающее глотку пойло. Не говоря уже о том, что происходило на следующий день. Но в этот раз я впервые в своей жизни достал гранёный стакан и, распечатав напиток, наполнил тару до краёв. Потом вернулся к сейфу и извлёк плитку шоколада. Подняв гранчак, посмотрел сквозь стекло на свет. Ничего особенного. Водка, как водка.

— Идиот! Какой болван коньяк гранёными стаканами хлещет? — вслух произнёс я и залпом влил в себя содержимое.

Жидкость оказалась мягкой и довольно приятной на вкус, во всяком случае, горло не обожгло огнём. Я вновь наполнил стакан и присел за стол с разложенными письмами.

«Здравствуй!..

Вот я и дома ко всеобщей радости. А знаешь, что я узнала первым делом? Не было ли мне писем. И в тот же день получила два с вечерней почтой. Только не знаю, что и думать: один конверт был разорван. И я удивилась, когда прочитала, что должно быть и третье, как раз то, которое самое первое. Оно пришло лишь сегодня утром.

А знаешь, у меня на маге крутится „Girl“, странные случайности бывают на свете. Не буду распространяться, как доехала. Всё было прекрасно, если учесть, что этому помогала книга, а больше мне ничего не надо. Вообще-то ты не угадал моих опасений, как и я не угадала твоего „главного“ — это я поняла из писем. Так что ты прав насчёт того, что не надо строить никаких догадок: „вот проснёмся, разберёмся“, как говорил герой одного фильма. Так что опасения и страдания Милорда неосновательны! Пиши, сколько можешь и захочешь, пока не надоест. А я постараюсь по-прежнему отвечать хоть не на все, но на большинство из них.

К моему несчастью, погода в Риге дрянь. Мне же вечно не везёт, но я всё равно, из принципа буду ездить на море, там и в плохую погоду здорово. Люблю смотреть на волны и фантазировать.

Да, самое главное. Желаю твоему экспериментальному сезону закончиться поскорее, или, по крайней мере, быть не таким сложным. Очень-очень жду ответа, я же знаю, что не получу его целую неделю, а это так долго… всё».

Строки, написанные мелким, чётким почерком слегка перекосились. Да, трудный это был момент. Вместо эксперимента я оказался на операционном столе и по пустяковой причине — мой лаборант не ту кнопку нажал и, главное, не вовремя. Ну, да Бог с ним. Уже прошло. Живой и всё на месте осталось, можно сказать, отделался лёгким испугом. Я отхлебнул из стакана.

«Здравствуй!..

Сегодня собиралась написать тебе просто так, без ответа, и как раз получила твоё письмо. Теперь, надеюсь, всё уже позади. Я, признаться, удивилась: ты, и вдруг такая мрачность? Придётся, видно, проводить дезинфекцию твоего серого вещества. Из этого последнего письма мне показалось, что ты мне не веришь и беспрестанными напоминаниями о своём чувстве хочешь проверить меня. Или это не так? Только не обижайся, пожалуйста. Я тебе уже как-то говорила, что ты плохо меня знаешь. Я прекрасно понимаю, как тяжело переживать неудачи, хуже не придумаешь, но из-за этого не следует бросаться в уныние. Хочешь, я буду писать тебе, как провожу время, а ты будешь представлять, что мы вместе?

Сегодня небо смилостивилось надо мной и послало прекрасную погоду. Мы с Юликом и Катей, моей двоюродной сестрой, укатили на море, правда, сегодня были сильные волны, но это не помешало нам с Катрин искупаться. К сожалению, я сильно обгорела. Я всегда плохо загораю и, как правило, несколько раз меняю кожу, так что, увы, мне завтра, кажется, моря не будет! Поеду в школу, может, повидаю кого из учителей, от нечего делать. До свидания».

О каком прошлом разе идёт речь? Я задумался. Но ничего не вспомнил. Непонятно, как можно обидеть человека, признаваясь ему в любви?! До меня это не доходило. Схватив бутылку, вылил остатки в стакан и вновь отхлебнул.

«Здравствуй…

Вот видишь, как всё просто устроилось — это я насчёт твоих писем. Оказывается всё прекрасно понятно и если хочешь, пиши на этих бланках, ладно? Очень тебя прошу, перестань терзаться и не вздумай удрать, как в тот раз. Нужно иметь мужество. А на море мы всё-таки поехали, хоть плечи мои ещё и болят, наплевать, пусть привыкают. Сегодня было даже лучше, чем вчера. Волн не было, ветра тоже, в общем, полнейшая красота, правда, сегодня мы были гораздо меньше, но если так и дальше пойдёт, то я буду чёрная, как негритянка. Сейчас закончу, и пойдём собирать клубнику. В этом году её много, как никогда. Уже собирали, собирали, а никак не кончается. Я на неё уже смотреть не могу, объелась.