Дарья Кузнецова - Модус вивенди (СИ) Страница 41

— Отвернись, пожалуйста, — попросила я. Мужчина очень ехидно усмехнулся, но послушался. А я, сбросив пижаму, вытянулась на кровати на животе, свесив стопы за край. Каким-то образом Ветров умудрился настроить кровать так, что поверхность её приобрела необходимую для массажа твёрдость, и невозмутимо приступил к своему занятию.

Если у меня поначалу ещё были какие-то сомнения в чистоте намерений Ветрова, то минут через десять они позорно разбежались, оставив меня мучиться в руках мужчины и мысленно называть его садистом и маньяком. Потому что было больно, местами — даже очень больно; а молча — потому что я отдавала себе отчёт, что так и должно быть, а, главное, что Одержимый более чем осторожен. Мне кажется, не рассчитав силу, он вполне мог что-нибудь мне сломать, причём без особых усилий. Поэтому я терпела. Шипела от боли, стискивала зубы, порой даже смаргивала непроизвольно выступающие на глазах слёзы, но терпела.

Пытка продолжалась больше часа, ей подверглось всё тело от пальцев ног до макушки, и к концу экзекуции мне было абсолютно всё равно, где и в каком виде я нахожусь. А когда горячие шершавые ладони мужчины начали осторожно гладить мою кожу, завершая массаж, готова была замурлыкать от удовольствия. Тело было ватным, совершенно расслабленным и невесомым, и ощущение это было потрясающе приятным.

Пусть говорит любые гадости, сейчас я готова была простить ему что угодно.

— Живая? — насмешливо уточнил Ветров.

— Не уверена, — тихо пробормотала я.

— Ты молодец, — неожиданно похвалил он. — Приятно удивлён, не ожидал.

— Чего? — так же вяло уточнила я.

— Что ты не сбежишь через пару минут, обвиняя меня во всех смертных грехах, и даже пищать не будешь.

Огрызаться и придумывать какой-нибудь достаточно остроумный ответ мне было лень, поэтому я гордо промолчала. Пусть его. Ну, не может он без гадостей, так у всех свои недостатки. Главным сейчас были мягкие успокаивающие прикосновения, снимающие все неприятные ощущения и как будто извиняющиеся за причинённую боль, а всё остальное… В конце концов, слова иногда — это просто слова.

Кажется, я задремала под его руками, поэтому умудрилась пропустить момент, когда оказалась лежащей на спине рядом с мужчиной. Причём тот лежал на боку, опираясь на локоть и нависая надо мной, а ладонь его скользила по моему животу вверх. Опомнилась я только тогда, когда та уверенно накрыла мою грудь.

— Что ты делаешь? — ошарашенно уточнила я, обеими руками хватаясь за его запястье и пытаясь сдвинуть его ладонь. Он не слишком-то сопротивлялся, без возражений переместив руку обратно на живот, но вместо ответа склонился, целуя нежную кожу под ключицей. — Игорь, не надо! — я, чувствуя себя совершенно деморализованной и растерянной, упёрлась ладонями в его плечи. Получилось жалобно и, кажется, не слишком убедительно, потому что на этот раз мужчина не послушался, вместо этого прокладывая дорожку из поцелуев вниз. Когда губы его добрались до груди, я ахнула не то от смущения, не то от возмущения, и, ухватив за подбородок, вынудила его поднять голову. — Ты с ума сошёл! Это неприлично, и…

— Сошёл, — тихо выдохнул он мне в шею, крепко обнимая за талию, вклиниваясь коленом между моих бёдер, прижимая к себе так тесно, что стало тяжело дышать. Подозреваю, щёки мои в этот момент были уже совершенно пунцовыми, и не только они.

— Ты…

— Думаешь, не понимаю? — тихо прошептал он, не шевелясь. Я тоже замерла, не зная, что предпринять и как быть. В голове царил вязкий плотный туман, мысли путались, и я даже не могла понять, упираюсь я ладонями в его плечи или, наоборот, цепляюсь за них. — Зарекался, божился, почти клялся, что никогда… — он осёкся, рвано вздохнул, и от ощущения его дыхания на коже по моей спине побежали мурашки. — За что ты такая? Скажи, что противен, что урод и сволочь, или лучше ударь. Думал, вытерплю, недолго, но стоит представить, что ты завтра уйдёшь… Может быть, так…

— Игорь, да что с тобой? — окончательно растерялась и даже почти испугалась я. Всё это было настолько не похоже на прежнее его поведение и все сложившиеся о нём представления, что казалось, он пьян, или находится под какими-то наркотиками, или это вовсе не он.

Мужчина в ответ впился в мои губы жадным, отчаянным поцелуем, как будто хотел этим выразить что-то, что не способен был вместить в слова. Я не была уверена, что поняла, но почему-то без раздумий ответила на поцелуй, от которого у меня перехватило дыхание. Кажется, Ветрова такая реакция несколько успокоила; он отстранился, прямо взглянул на меня — с горькой иронией, лишь слегка прикрывающей обречённость приговорённого к казни.

— От меня и так слишком мало осталось, если ещё и ты… — продолжение фразы он спрятал за обычной своей ехидной ухмылкой и вдруг резко сел, выпуская меня из объятий. — Я наговорил глупостей, не обращай внимания, — раздражённо буркнул, порываясь встать, но на этот раз уже не выдержала я. Тоже села, поймав его за локоть обеими руками.

— Прекрати! — получилось неожиданно резко; но, кажется, я просто устала не понимать этого человека, и окончательно приняла решение разобраться в нём. Приятное ленивое оцепенение начало быстро выветриваться из головы. Расставаться с ним было жалко, но не настолько, чтобы после всего сказанного отпустить Ветрова, не получив у него хотя бы часть ответов. Хватит.

— Я пытаюсь, только ты не даёшь, — насмешливо вскинув брови, Одержимый кивнул на мои руки, стремительно возвращаясь в привычную колючую шкуру.

— Я не об этом, — качнула головой я. — Ты можешь уже определиться, как именно ты себя ведёшь и как ко мне относишься? Сейчас я окончательно перестала тебя понимать.

— Я Одержимый, это нормально, — фыркнул он.

— Это неправда. Скажи честно, что тебе от меня надо, потому что я окончательно запуталась в этих полунамёках и бросках туда-сюда.

— Я всё равно этого никогда не получу, — раздражённо скривился он.

— Я задала тебе конкретный вопрос, — полностью игнорируя его недовольство и тяжёлый взгляд, упрямо возразила я.

— Честно, значит? — вдруг не сказал — прошипел он севшим от ярости голосом. Одно стремительное движение, и я опять оказалась у него охапке. Одной рукой перехватил поперёк талии и тесно, почти больно прижал к себе, второй — обхватил лицо, жёстко фиксируя и не давая отвести взгляд. — Тебя. Всю. Упрямую, холодную, недоступную, болезненную, слабую, но настолько красивую, что страшно дотронуться, и больно находиться рядом, не имея такой возможности.

То есть, вот из-за этого — всё? Его рычание, его грубость, резкие перепады настроения, провокации?