Сделка с профессором (СИ) - Краншевская Полина Страница 47

− А если бы на моем месте была Беатрис Сонар? – спросила Элиза и впилась в него требовательным, горящим взглядом. – Вы бы тоже отказали ей?

У Эдмана пересохло во рту. На мгновение он представил, что вместо Хаксли его руки ласкают обнаженную Сонар, ему стало невыносимо душно, и он глухо сглотнул.

− Молчите, − усмехнулась адептка и отступила от него к лестнице. – Значит, это правда. Вы влюблены в нее, поэтому не желаете иметь со мной ничего общего.

− Перестаньте нести всякую чушь! – рявкнул Эдман с такой злостью, что Элиза в страхе попятилась. – Я уже сказал, что мне не нужна дайна. Ни вы, ни Сонар, ни кто бы то ни было еще! Я здесь работаю преподавателем, а не подыскиваю себе бестолковую девицу в приживалки. У меня своя налаженная жизнь, и я ни в кому не нуждаюсь. А теперь чтобы духу вашего здесь не было. Если через пять минут я не обнаружу вас в парадном зале мило беседующей с гостями, пеняйте на себя. Ясно?!

Элиза принялась кивать, а в ее синих глазах отразился ужас. Она бросилась наверх и помчалась, не разбирая дороги.

– Да чтоб вас всех! – прорычал Эдман и грохнул кулаком по стене.

Резкая боль немного привела его в чувства, и смятение, вызванное нежданным признанием, потихоньку начало отпускать. Но гнев все еще клокотал в душе Эдмана, и он решил поскорее вернуться в зал, отыскать Атли Баренса, потолковать с ним как следует и тут же убраться из Камелии раз и навсегда.

Следящее заклятие, прикрепленное к платью Сонар, развеялось в тот миг, когда Эдман отдалился от нее на приличное расстояние, поэтому теперь он собирался снова применить нужную формулу, но войдя в зал, понял, что Беатрис здесь нет.

Глава 28

За один вечер Беатрис столько раз настойчиво обнимали, гладили, прижимали и откровенно трогали, что она начала вздрагивать от любого мимолетного, случайного соприкосновения с рядом проходящим гостем. До праздника ей казалось, что смотрины – это волшебное действо, словно сотканное из тонкого флера грации, красоты, магии и мужского внимания. Прошлогодние выпускницы именно так и рассказывали по секрету третьегодкам об этом. Но теперь она поняла, как же все было преувеличенно и по большому счету искажено.

Максисы вовсе не смотрели на адепток с восхищением и не были подчеркнуто галантны и сверх всякой меры обходительны. Наоборот, они показывали себя высокомерными, грубоватыми, чересчур напористыми и не соблюдающими элементарных правил приличия. Поначалу Беатрис еще пыталась строгим выражением лица показать, что ей неприятны двусмысленные комплименты с чувственной окраской и намеками на не совсем понятные ей вещи, но потом осознала всю тщетность подобного поведения и принялась открыто просить не говорить пошлости и не стискивать ее так, что дышать становилось больно. Только и это слабо помогало.

Единственными, кто действительно вел себя достойно, оказались представители старшего поколения. Убеленные сединами господа держались в стороне от бурного веселья танцев, предпочитая уединение удобных мягких диванов, стоявших в отдалении от оркестра. Они чинно разговаривали с девушками, интересовались их учебой, мыслями насчет будущего и изредка делали утонченные комплименты, если считали, что настроение беседы к этому располагает. И Бетти переменила свое мнение о пожилых максисах в лучшую сторону. Она начала задумываться о том, что, возможно, Хельга и права, так настойчиво стремясь получить контракт именно со стариком.

Но почему-то себя в роли дайны такого вот милого обрюзгшего, подслеповатого господина она никак не представляла. Ей казалось невыносимо скучным вечно сидеть возле него в каком-нибудь старом имении и развлекать его угасающий разум ничего незначащими разговорами изо дня в день десять лет подряд. Ее кипучая внутренняя энергия подсказывала, что не такой жизни она заслуживает, не такой молодости она жаждет. Ведь с ее резервуаром она могла бы запросто стать дайной какого-нибудь дипломата и объездить с ним полмира, посмотреть, как живут люди на других материках, узнать столько всего нового и неизведанного. Заточение сначала в убогом приюте, а потом и в мрачных стенах Камелии отзывалось в душе Беатрис стойким отвращением к уединенному, неспешному и лишенному всяких тревог бытию. Ей хотелось вкусить жизнь и попробовать свои силы.

Она стояла за колонной и прислушивалась к оживленному разговору Хельги и лысого, морщинистого господина в очках с толстыми, круглыми линзами. Максис Мензир в подробностях описывал ее подруге свой дом в южной части империи, окруженный зелеными лугами и садами. От Бетти не укрылось то, с каким детским восторгом Хельга слушала его и задавала вопросы о принадлежавших ему окрестных деревнях и сроках посевов в том регионе.

«Надо же, – подумала она, отдыхая от утомивших ее танцев и пустой болтовни, – я понятия не имею о таких вещах, а Хельга знает об этом и питает живой интерес. Неужели можно действительно придавать значение тому, в каком месяце убирают поспевшую пшеницу с полей на юге?»

– Разрешите пригласить вас на танец, – услышала она, развязный, немного гнусавый голос, успевший надоесть ей за вечер хуже, чем понукания и окрики Жози за все четыре года обучения в школе.

Она обернулась и увидела полноватого, рыжеволосого максиса лет тридцати, нахально пялящегося ей в более чем скромное декольте. Она танцевала с ним уже два вальса и одну мазурку, и каждый раз чувствовала себя настолько неловко, словно была огромным сочным куском хорошо прожаренной свиной корейки, поставленной перед зверски голодным человеком, не имеющим возможности ее съесть.

– Господин Пекиш, – устало отозвалась она и сделала реверанс, уже не такой изящный как в начале праздника, – с удовольствием приму ваше приглашение.

Он расплылся в неприятной щербатой улыбке, отчего его крохотные глазки, обрамленные светлыми, короткими ресницами, стали почти незаметными за полными щеками, схватил ее ладошку и повел в центр зала.

Оркестр играл очередной вальс, пары кружились в танце, от избытка выпитого кавалеры вели себя все непринужденнее, а выпускницы выглядели по большей части бледными и утомленными. Только Фулн заливалась своим каркающим смехом, стоя непозволительно близко от высокого черноволосого красавца с пышными усами. Он склонялся к самому ее уху и шептал что-то, ухмыляясь, а она, покраснев, держала его за руку.

Идя подле господина Пекиша, Беатрис радовалась, что мединна Стуорд подарила ей перчатки. Руки этого максиса были такими горячими, что она содрогалась от одной мысли о том, чтобы коснуться его обнаженными пальчиками.

«Наверное, у него ужасно потеют ладони, – размышляла Бетти, скользя рассеянным взглядом по гостям. – Как жаль, что нам запрещают отказываться от танцев, и мы обязаны принимать приглашение всякого, кто пожелает с нами вальсировать».

Господин Пекиш вновь прижал ее к себе и закружил по залу, но на этот раз Беатрис не стала дожидаться, пока он догадает о том, насколько ей неприятно происходящее.

– Прошу вас, не держите меня столь крепко, – обратилась она к нему. – Я боюсь сбиться с шага.

– Беатриче, вы так очаровательны, когда сердитесь, – рассмеялся он, явно получая удовольствие как оттого, что исковеркал ее имя, так и от реакции Бетти на его действия. – Я просто не в состоянии отказать себе в таком удовольствии, как танец с вами. И мне безразлично, собьетесь вы с шага или нет. Вы пленили меня во время вашего выступления, и я буквально заболел вами. Вы моя богиня! Земное воплощение Иданы! Вы великолепны!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Не стоит навлекать гнев богов подобными опрометчивыми высказываниями, – не сдержалась она, хмурясь все больше. – Это может плохо закончиться как для вас, так и для меня.

– О! Вы еще и добродетельны! – обрадовался господин Пекиш, обдавая ее лицо наполненным винными парами дыханием. – Вы однозначно само совершенство!

Беатрис сжала челюсти и отвернулась, стараясь скрыть заклокотавшие внутри гнев и отвращение. Она перехватила полный тревоги взгляд мединны Стуорд, наблюдавшей за ней, и постаралась взять себя в руки, чтобы не сорваться и не наделать глупостей.