Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна Страница 47

— Тринадцать, — кивнул Эдуард и покачнулся. Дамиан схватил его за предплечье, едва не утонув пальцами в бархате рукава. — Вот, что, щенок. — Король схватил его за подбородок и больно сжал. В ноздри Дамиана ударил жгучий запах алкоголя. — Чтобы стать злым волком, тебе пора прекратить быть щенком. А ты, Горлойс, готовься к приезду невесты.

Эдуард шлепнул Дамиана по щеке, отчего у того едва не полетели искры из глаз, и двинулся в сторону выхода. Гости вновь оживились, загалдели. Приемный зал наполнился звуками отодвигаемых стульев и бросаемых столовых приборов. В воздух взлетали сальные шутки и веселый смех.

Дамиана в спину кто-то толкнул. Он обернулся и увидел Симеона.

— Иди. Король приказал тебе следовать за ним.

— Но куда? — Дамиан удивленно вытаращился на наставника.

— Какая Лилит тебя за язык тянула? — насупился Падрес Сервус. Дамиан стушевался: наставник никогда не позволял себе выражаться. А теперь он выглядел не только расстроенным, но и печальным.

— Ступай, болван. Будет тебе уроком, что всегда надо держать свои страсти в узде.

Дамиан послушался. Не столько потому что это был приказ короля, сколько придавленный грузом разочарования Симеона. Он плелся за королем и его свитой, глядя под ноги и гадая, куда занесет его развязанный язык.

Он пришел в ужас еще более жгучий, чем тот, что испытал на приеме, когда понял, куда решил наведаться король.

Бархатный дом.

Хозяйка заведения тут же всучила его, как мешок репы, в руки какой-то пышнотелой женщине в полупрозрачном платье. Дамиан оцепенел и онемел, пока она вела его в свою комнату в фарватере своей юбки и шлейфе какого-то приторного запаха духов, от которого Дамиана затошнило. То была зимняя малина или что-то еще, что его невежественный нюх не мог распознать. Этот резкий аромат малины он ощущал в носу и даже на корне языка, словно пробовал кожу девушки на вкус. Она шептала его имя бархатными губами, пока раздевала его и придавливала своим телом к кровати, извиваясь на нем сверху. Она облизывала мочку его уха и царапала ногтями, а он боялся пошевелить хоть одной мышцей, чтобы не расплакаться. После казни матери он поклялся отцу никогда не плакать — настоящие мужчины держат свои чувства под контролем и ничего не боятся, повторял Эдуард. Когда Дамиан содрогнулся от выплеснувшегося семени, бархатная женщина вскрикнула и запустила пальцы в свои коротко стриженые волосы соломенного цвета, походившие на луг со скошенной по осени травой. Ее тяжелые груди раскачивались, словно храмовые колокола. Дамиана замутило. Она медленно слезла с него и, игриво улыбнувшись, повернулась спиной. Согнулась в локтях, подставляя свое лоно, из которого по бедрам сочилась белая вязкая жидкость.

— Спасибо, — задушенное слово слетело с губ Дамиана, и в следующий миг он оказался на другом конце комнаты, стремительно натянул штаны и выскочил за дверь.

Галоп сердца подгонял его найти отца, сдерживая слезы и ком, застрявший в горле. Нельзя позволять себе испытывать эмоции, повторял Дамиан, пока судорожно метался по коридорам бархатного дома в поисках Эдуарда. Слезы не смягчат его. Наоборот, он разозлится, а Дамиан почувствует себя жалким, а это было ни к чему. Он и так оставался до сегодняшнего дня для отца слабаком и бастардом от шлюхи. А сейчас Дамиан просто хотел просить разрешения уйти отсюда.

Он услышал голос Эдуарда и пошел на него, петляя и тыкаясь в разные помещения, пока наконец не заметил огромные дубовые двери. Дамиан приблизился и, тихо приоткрыв их, заглянул одним глазом внутрь, задаваясь вопросом, где же стража, которая должна была стоять в коридоре. Он тут же увидел могучую фигуру справа от двери, но только внутри комнаты: страж преграждал путь для выхода. Он его не заметил, потому что неотрывно следил за королем, голый зад которого заставил Дамиана на секунду отпрянуть. Однако Дамиан не ушел — не смог оторвать взгляд от обнаженной девушки, стоящей на коленях перед Эдуардом. Длинные темные волосы разметались по плечам, но ничуть не скрыли ее тонкой стати и мягкие, плавные изгибы. Из треснувшей губы сочилась кровь, и алые капли усеяли ее ключицы и грудь, словно зерна граната.

— Ну я же хотел по-хорошему, дорогуша, — произнес Эдуард вежливым тоном, в котором тем не менее отчетливо прозвенело бьющееся стекло и жестокость алкоголя. — Я спрошу еще раз и надеюсь, ты ответишь своему королю правильно.

Девушка подняла на Эдуарда злобный взгляд, от которого Дамиан поежился.

— Ты — падальщик, а не король, — сказала она надломившимся, треснувшим от ненависти голосом, в котором чувствовался привкус яда.

Раздался звонкий шлепок. Дамиан вздрогнул от неожиданности. Девушка упала, ее голова мотнулась в сторону от удара, а на скуле расцвел пурпурный след.

— Как я сказал: я спрошу еще раз… — Эдуард размял руку. На костяшках виднелись ссадины. — Желаешь ли ты меня?

— Лучше сгореть в пламени твоего мерзкого плешивого бога, — девушка сплюнула в короля кровавой слюной и вскинула непокорную голову, задирая подбородок, точно королева на светском приеме.

— Держите вёльву, — устало приказал Эдуард и повернулся к стражникам — их оказалось двое.

Дамиан резко отступил за дверной косяк, ощущая, как отяжелели руки. Ноги его онемели, точно приросли к полу. Во рту поселилась кислота, но он все равно заглянул в комнату еще раз.

Охранники короля уже подошли к кровати. Эдуард не сдвинулся с места, со скуки уперев руки в бока. Один из стражников сграбастал девушку за левую руку и ногу, второй схватил с другой стороны, и они растянули ее на кровати, точно готовили к казни через разрывание лошадьми. Девушка брыкалась, извивалась, изрыгала проклятия на трастамарском, но это не помешало Эдуарду яростно вонзиться в нее и издать блаженный стон.

Дамиан оцепенел. Он уже слышал от отца подобный звук — в Храме, после княжеслужения в день великого празднества рождения Арама. Он тогда восхитился своим королем, прочностью его веры в Князя и удовольствию, которое тот постигает в благословенной молитве. Дамиан попятился от двери, давясь рыданиями. Много лет, когда он был еще ребенком, он пристально вглядывался в выдающиеся черты отцовского лица, силясь хотя бы вскользь увидеть в его блистательных глазах хотя бы одну-единственную мысль, что носила бы его имя. Имя недостойного бастарда, зачатого не на той кровати. Эдуард был для Дамиана непогрешимым примером, праведником, благословленным Князем на великую и истовую судьбу. И Дамиан, силясь быть на него похожим, сдал свою мать Храму.

Но сейчас… Сейчас действия отца казались ему камнями, придавливающими его к земле. Эдуард против законов Храма, познал женщину вне брака. Его собственная жена, отосланная в дальний Храм, не показывалась при дворе уже больше года. Но хуже того, Эдуард взял женщину без ее согласия.

Дамиан в панике чувствовал, что его заваливает обломками его веры, и он умирает. Он задыхался. На какое-то мгновение он поверил, что пришел в этот бархатный дом, чтобы стать мужчиной, злым волком на службе Храма, по велению отца. По велению венценосного короля, на чело которого Князь положил свою длань. Но отец внезапно превратился в чужака. Чужака, напропалую лгавшего даже в стенах Храма. Обаяние Эдуарда таяло, словно лед на теплой ладони, обнажая уродство его души.

В груди Дамиана заболело, виски раскалывались от боли. Под ребрами сдавливало все больше. Он чувствовал себя так, будто дракон с отцовского герба только что сбросил его с огромной высоты. Он летел кувырком, тщетно силясь зацепиться хотя бы за что-то знакомое и прочное.

В слезах Дамиан, ощущая занозы от своей треснувшей веры, бегом вернулся в Храм и упал в ноги Падре Сервуса. Он плакал, богохульствовал и, испытывая грязное возбуждение, рассказывал о своем сношении со шлюхой, глотал слова и лихорадочно заикался, описывая тело вёльвы, пока все его слова не иссякли, оставив огромную черную гниющую дыру в груди.

— Не печалься, мальчик мой. Ты сегодня познал глубокую мудрость, — тихо сказал Симеон, похлопав Дамиана по колену узловатой рукой. — Наш благословенный король, да хранит Князь его душу, предался пороку сладострастия. К несчастью, он гонится за совершенствами бренных оболочек, а не чистотой помыслов. Но запомни, Дамиан, телесные совершенства бренны. Страсти к ним необходимо усмирять в своем теле и искоренять.